Сочинения в четырех томах. Том 2

1

Шмидт, изданные в первую очередь усилиями С. Н. Булгакова и при участии П. А. Флоренского, не переиздавались и разделили печальную судьбу автора. Жизнь Шмидт, скромного репортера в Нижнем Новго­роде, сочиняющего в свободное от работы время отвлеченный бого-словско-мистический «Третий Завет», кажется ненастоящей, вымыш­ленной, больше похожей на жизнь литературных персонажей из ро­манов Достоевского и мало чем напоминает судьбу другой знаменитой визионерки, Е. П. Блаватской (1831—1891), получившей всемирную известность и прижизненное признание своими путешествиями и ли­тературными опытами, «тайной доктриной» и теософским обществом. Даже в сравнении с «загадочным» Н. Федоровым, с которым у Шмидт очень много общего (в том числе, как отмечали Булгаков и Флорен­ский, сублимация неудовлетворенной любви), ее существование ка­жется ирреальным, призрачным.

Неразрешимую загадку для исследователей представляют ее гно­стические сочинения, когда и как они были написаны?

В Москве Шмидт была известна немногочисленному кругу лиц, состоящему в основном из родственников и друзей Вл. Соловьева, которые в своем большинстве воспринимали ее как особу, психически не совсем здоровую, с какими-то бредовыми посягательствами на по­койного философа, в котором она видела Иисуса Христа, «вторично воплотившегося на земле в 1853 году человеческим естеством», ее — Анны Шмидт Церкви и Софии — Жениха и Возлюбленного (Письмо к В. А. Т[ернавцеву] // Из рукописей А. Н. Шмидт. С. 270). Тем не менее труды ее были известны и, по-видимому, распространялись до их публикации: Флоренский, как минимум, трижды упоминает «таинственную фигуру А. Н. Шмид» (так набрано) в лестном для нее контексте в связи с учениями о Троице и Софии в примечаниях к «Столпу...» (С. 779, 805, 807), а С. Н. Булгаков получил копию письма Соловьева к Шмидт от самой Шмидт, т. е. до 1903 г. (Булга­ков С. Н. Два града. Т. II. М., 1911. С. 127).

Посмертная известность Шмидт оказалась такой же странной, как и ее жизнь. Сочинения ее были преданы забвению, в памяти сохрани­лись — переписка и встреча с Вл. Соловьевым и ее мистическо-эротические «откровения» о нем. Образ Шмидт двоится в сознании современников. Чулков, работавший в редакции «Нового пути», счи­тал «ее живым предостережением всем, кто шел Соловьевскими путя­ми...» (Чулков Г. И. Годы странствия. Л., 1930. С. 123). Беззлобного и доброго человека увидели в ней Э. К. Метнер и С. М. Соловьев, племянник философа (Соловьев С. М. Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. Брюссель, 1977. С. 400). В Нижнем Новгороде к этому, вероятно, добавили бы ее бескорыстность, самоотвержен­ность и готовность прийти на помощь, а также полное безразличие к своему внешнему облику. Не приходится сомневаться в ее начитан­ности, хотя бы и односторонней. Несомненно, ей были присущи чер­ты психологии «подпольного человека» — таинственность и конспира­тивность; отцу Иоанну Кронііпадтскому она анонимно отправила письмо и свой «Третий Завет» для прочтения, а в Нижнем Новгороде, по свидетельству Горького, организовала тайный кружок «шмидтов-цев», в который входили извозчики, мастеровые, пожарный и порт­ниха-одиночка. Андрей Белый, познакомившийся с сочинениями Шмидт у Соловьевых, а затем лично с нею в октябре 1901 г., рисует карикатурный и страшный образ «карлицы» и «маньячки», издевается, называя ее «двуногой Софией», а ее разговоры — «бредом». «...Ее ересь — основа пародии, изображенной в «Симфонии», с той лишь разницей, что «облаченная в солнце жена» у меня молодая красавица, а не старушка весьма неприятного вида» (Белый А. Начало века. М.,