|
сциплинарные пространства культуры 265 1 самом деле причиной был не банальный гнев. Адриан хотел легитимиста свое единство с римским народом строительством храма, а Апол-здор считал это ошибкой. Речь идет о такой архитектурной ошибке, угорая превращалась в политическую: плохим строением император раз- рпает союз с народом. Идея и образ тела задают поле власти и ее работу в пространстве города. и|Асущносги, устройство таких городов, как Афины и Рим, тесно, связано с ^образом общественного тела. Напротив, средневековые города определя-й кяся телом странника, ищущего цешра, где сострадающее тело вписано в |церковь, представляющей единство камня и плоти. Именно христианский | эфам, а не только вдеи теологов и проповеди священников, воплощал в себе стратегию производства страдающего тела, которое выступает основой дос-; тижения единства. В Новое время находят иной способ сборки общественного тела. Все, не соогвествующее нормам экономии и рациональности,— безумцы, больные, нищие изгоняются и изолируются, создаются каторжные дома для преступников и гетто для чужих. Город воспринимается в медицинских метафорах, как очищенное от нездоровых элементов место, которое функционирует как общественная машина со своим «сердцем» и «легкими», «артериями» и «нервами». Понимание города в терминах процесса обращения и циркуляции по-новому задает проблематику единства. Здесь уже не требуется отождествления индивида и полиса, о котором гово-рилфукидид, как об источнике величия Афин. Индивид освобождается от непосредственной власти общего и становится автономным, но, циркулируя по коммуникативным сетям города, он начинает терять себя. Разукоре-ненность, осознание себя винтиком общественной мегамашины порождают чувство одиночества. К этому добавляется прошлое наследие, содержащее также напряженность и противоречия. В Афинах критерий государственного тела — нагота и открытость не применялся к женщинам, что выводило их из под общественного контроля. Разного рода медицинские осмотры уравняли мужчин и женщин сравнительно поздно. Рим интенсифицировал мифическое чувство непрерывности и когерентности в образной форме. Но подобно тому, как афинские-граждане оказывались рабами уха, слушающего поставленный голос, римские граждане оказывались рабами глаза, требующего зрелищ. Ранние христиане восстали против этой визуальной тирании и опирались на телесность странствующего иудейского народа, склонного и к слову и к свету. Христиане устранились из городского центра тем, что создали новый в собственном воображении. Однако порядок жизни, выполненный в камне внешнего города не соединялся с идеалами божьего града, которые, впрочем, точно также не воплощались в реальности. И все-таки европейская история выступает ничем иным, как попыткой соединить несоединимое. Это приводит лишь к сериальное™ — 242 —
|