И наконец, в-четвертых, Конституции 1936 и 1977 годов — конституции сталинской эпохи и брежневского неосталинизма, сохраняя всю свою направленность на решение задач "пролетарского всевластия", создали мощное правовое прикрытие этому всевластию: они настолько оказались нашпигованными внешне демократическими формулами к лозунгами (вроде "все для человека, все во имя человека"), да притом такими, которые внешне напоминали институты и правовые формы развитых демократических стран, что и впрямь создавалась иллюзия некой демократии "нового и высшего" типа и "передового" права, доселе невиданного по уровню развития. Декоративный, иллюзорный характер демократических и правовых установлении "поздних" советских конституций, особенно Конституции 1977 года, носил настолько очевидный характер, что составители конституционного текста, не страшась возможных последствий, включили в текст ряд радикальных, действительно демократических положений (например, о "гласности", о "развертывании демократии как главном направлении развития социалистической государственности", о "суверенитете" союзных республик). Некоторые из этих положений позже, когда в жизнь общества стали действительно входить демократические начала, сыграли роковую роль: одни позитивного свойства (запись о гласности стала основой для утверждения свободы слова), другие — негативного (запись о суверенитете союзных республик стала юридической предпосылкой для односторонних действий республик по их выходу в 1991 году из состава Союза). Но вот что сыграло злую шутку с приверженцами юридических иллюзий. Советские конституции не предусматривали сколько-нибудь жесткий порядок их изменения, внесения в них поправок (кроме требования 2/3 от общего числа депутатов законодательного органа — Верховного Совета). И это, в общем-то, понятно. В интересах правящей элиты, партгосноменклатуры нужно было оставить возможность внесения без каких-либо затруднений в конституционный текст каких угодно корректив. И они подчас вносились, без предварительной проработки, прямо от микрофона, с голоса. В процессе начатых демократических преобразований такой порядок в чем-то дал и положительный результат: в 1988— 1989 годах в Конституцию, притом без особых осложнений, были внесены поправки о Съезде, о постоянно действующем Верховном Совете, о свободных выборах и др. Но вот, когда после августовского путча 1991 года в состоянии общего потрясения после путча Съезд с сентября 1991 года пошел на "свертывание" деятельности общесоюзных органов, на замену Конституции кратким переходным документом (с расчетом на скорое принятие Союзного Договора), оказалось, что в Конституции не закреплен жесткий порядок, регламентирующий изменения и отмену ее положений, да и вообще нет ни единого пункта, который бы воспрепятствовал фактическому прекращению "по воле Съезда" действия последней Конституции СССР, что и предопределило с юридической стороны беспрепятственное (во многом, увы, связанное с борьбой за власть) "прекращение" существования союзного государства, место которого заняла одна из бывших союзных республик — РСФСР (Россия) с ее политическим руководством. — 176 —
|