|
1 Ibid. P. 196 и след. 114 еся или уже завершенные, суть всего лишь объективные процессы, в которых сознание еще не участвует, хотя и может констатировать их развертывание и результаты.1 На деле рефлексы как таковые никогда не являются слепыми процессами: они следуют "смыслу" ситуации, они выражают нашу направленность на среду поведения, а равно и воздействие "географической среды" на нас. Они намечают структуру объекта на расстоянии, не дожидаясь от него непосредственных возбуждений. Именно это глобальное присутствие ситуации придает определенный смысл отдельным стимулам, заставляет принимать их в расчет, наделяет их ценностью или 1 Когда Бергсон настаивает на единстве восприятия и действия и вводит, чтобы его выразить, термин "сенсорно-моторные процессы", он, очевидно, стремится ввести сознание в мир. Но если чувствовать - значит представлять себе качество, если движение - это перемещение в объективном пространстве, то никакой компромисс между ощущением и движением - даже взятыми в зачаточном состоянии - Невозможен, и они различаются как "для-себя" и "в-себе". Вообще, Бергсон ясно понимает, что тело и дух сообщаются при посредстве времени, что быть духом - значит господствовать над течением времени, а обладать телом - значит иметь настоящее. Тело, по его словам, ежемоментно конституирует срез становления сознания (Bergson. Matiere et Memoire. Paris, 1896. P. 150 и след.). Однако тело остается для него тем, что мы назвали объективным телом, сознание - познанием, а время - серией "сейчас", которая "нарастает, как снежный ком", или развертывается в опространствленном времени. Поэтому Бергсон может только уплотнить или разредить серию "сейчас": он так и не доходит до уникального движения, при посредстве которого конституируются три измерения времени, и непонятно, почему длительность сосредоточивается в настоящем, почему сознание вовлекается в тело и в мир. Что же до "функции реального", П. Жане пользуется ей как экзистенциальным понятием, что и позволяет ему набросать в общих чертах глубокую теорию эмоции как крушения нашего привычного бытия, бегства за пределы нашего мира и, следовательно, как изменения нашего бытия в мире (ср., к примеру, его интерпретацию нервного припадка в "De l'Angoisse a l'Extase" (т. 2, р. 450 и след.). Но эта теория не доведена до конца и, как показывает Ж.-П. Сартр, соперничает в работах П. Жане с механицистской концепцией, довольно близкой концепции Джеймса: крушение нашего существования в эмоции трактуется как простое отклонение психологических сил, а сама эмоция - как осознание этого процесса в третьем лице, так что не остается оснований искать смысл эмоциональных типов поведения, которые оказываются результатом слепой динамики наклонностей, и мы тем самым возвращаемся к дуализму (Ср.: Sartre. Esquisse d'une theorie de l'emotion). С Другой стороны, П. Жане недвусмысленно трактует психологическое напряжение, то есть движение, посредством которого мы разворачиваем перед собой наш "мир" как некую показательную гипотезу, и, стало быть, по существу он весьма далек от понимания этого напряжения как конкретной сущности человека, хотя порой это и подразумевается им в отдельных положениях. — 72 —
|