|
92 ность сознания, понимаемую как "психический факт", уводя его таким образом от настоящего сознавания или настоящей неопосредованности, делая тщетными все предосторожности, на которые он шел, боясь исказить "внутреннее". То же самое было с эмпиризмом, когда он заменил физический мир миром внутренних событий. Этого не избежал и Бергсон, когда стал противопоставлять "множественность сплавления" и "множественность наложения". Ибо речь по-прежнему шла о двух видах бытия. Просто-напросто энергию механическую заменили энергией духовной, прерывистое бытие эмпиризма - бытием текучим, о котором тем не менее говорилось, что оно течет, которое, таким образом, описывалось в третьем лице. Делая темой рефлексии Gestalt, психолог порывает с психологизмом, ибо смысл, сцепление, "истина" воспринимаемого мира уже не зависят от нечаянного столкновения наших ощущений, как представляет их нам наша психофизиологическая природа, они определяют их пространственные и качественные значения,1 составляют их неустранимую конфигурацию. Это значит, что трансцендентальная установка уже присутствует в описаниях психолога, если последние хоть сколько-нибудь точны. Сознание, становясь объектом анализа, отличается такой особенностью, что его невозможно анализировать, даже в какой-то наивной форме, не отказавшись от постулатов здравого смысла. Если, к примеру, мы ставим проблему позитивной психологии восприятия, допуская при этом, что сознание заключено в тело и потому подвержено воздействию мира в себе, мы должны будем описывать объект и мир в том виде, в каком они представляются сознанию, напрямую сталкиваясь с таким вопросом: не является ли этот непосредственно присутствующий мир, единственный мир, который нам ведом, единственным миром, о котором имеет смысл говорить? Любая психология сталкивается с проблемой конституирования мира. Итак, психологическая рефлексия, раз начавшись, неизменно выходит за свои рамки. Признав своеобразие феноменов в отношении к объективному миру, убедившись, что через них мы и познаем объективный мир, она вынуждает присовокуплять их к любому возможному объекту и пытается понять, как же он через них конституируется. Таким образом, феноменальное поле становится полем трансцендентальным. Становясь 1 Ср.: Merleau-Ponty. La Structure du Comportement. P. 106-119, 261. 93 всеобщим очагом знаний, сознание перестает быть отдельным участком бытия, некоей совокупностью "психических" содержаний, оно уже не пребывает, его уже не удержать в области "форм", от которой отправлялась психологическая рефлексия, - сами формы, равно как и все вещи, существуют для него. Не может быть и речи о том, чтобы описывать заключенный в нем наподобие какой-то непрозрачной данности жизненный мир, его надо конституировать. Разъяснение, обнажившее жизненный мир по сю сторону от объективного мира, продолжается в отношении самого жизненного мира и обнажает - по сю сторону феноменального поля - поле трансцендентальное. Система "Я - Другой - мир" тоже становится объектом анализа, дело за тем, чтобы пробудить мысли, которые конститутивны по отношению к другому и к самому "я" как индивидуальному субъекту, и к миру, как полюсу моего восприятия. В этой новой "редукции" только один настоящий субъект - мыслящее Ego. Этот переход от оестествленного к оестествляющему, от конституированного к конституирующему должен бы завершить начатую психологией тематизацию, не оставив в моем знании ничего неявного или подразумевающегося. В нем я достигаю полного владения собственным опытом и полного соответствия рефлексирующего и рефлексируемого. Такова обычная перспектива трансцендентальной философии, такова, по крайней мере на первый взгляд, программа трансцендентальной феноменологии.1 Однако феноменальное поле, как определили мы его в этой главе, ставит перед прямым и полным разъяснением одно принципиальное препятствие. Да, психологизм преодолен, смысл и структура воспринимаемого не являются уже просто производными психофизиологических событий, рациональность не есть результат счастливой случайности, в силу которой совпали разрозненные ощущения, признана первичность Gestalt'a. Но если последний и может быть выражен через внутренний закон, то нельзя рассматривать этот закон как некую модель обнаружения структурных феноменов. Их выявление не есть обнаружение предсуществующего закона. Наше восприятие признает за "формой" исключительную роль вовсе не оттого, что она представляет собой некое состояние равновесия, разрешает предельную проблему и определяет, в кантовском — 59 —
|