|
1 Nietzsches Werke. Bd. II. Leipzig, 1906. S. 107. «Конечно, — продолжает философ описывать воображаемую ситуацию, — человек однажды спрашивает животное: почему ты никогда не рассказываешь мне о твоем счастье и только смотришь на меня? Зверь тоже хотел бы ответить и сказать: это происходит потому, что я сразу же забываю, что собирался высказать, — но так как он уже забыл также и этот свой ответ и молчит, то человек дивится этому». Человек, сетует Ницше, неспособен на истинное счастье (да, в общем-то, и недостоин его), потому что «не может научиться забвению и все время держится за прошлое». Даже если бы он мог быстро и далеко бегать, ему все равно не удалось бы убежать от своего прошлого: его цепи «бежали бы вместе с ним». Он навечно обречен влачить за собой кандалы своей памяти. Но ведь что такое это самое прошлое, о котором постоянно напоминает человеку его память? Это — фантом, иллюзия, мираж; всмотримся в любое мгновение нашей жизни. Оно здесь всего лишь один миг. Миг — и оно уже миновало: пришло из небытия и ушло в ничто. И тем не менее мы позволяем нашей памяти вновь вернуть его нам. Оно снова возвращается из небытия, «приходит как призрак и нарушает покой следующего мгновения». А ведь это мгновение и без того столь быстротечно, что его едва-едва удается поймать где-то на грани между небытием, из которого оно пришло, и ничто, в которое оно уходит. Вот тут-то человек со своим унылым «я — помню» начинает завидовать зверю, который тотчас же забывает о мелькнувшем мгновении. Забывает настолько, что можно сказать: каждый миг он «действительно умирает, погружаясь в туман и ночь»: и эта «смерть» полностью стирает в нем след ушедшего мгновенья» [1]. Зверь существует вне истории, он живет «неисторически», поскольку в отличие от человека он может целиком и полностью (и навсегда) раствориться в настоящем, не волнуемый никакими воспоминаниями о прошлом. Он неспособен даже совершить элементарный акт представления — представить себе что-нибудь. Ведь представление — это не что иное, как возвращенное, то есть вспомянутое, восприятие. Но зато зверь не может и «представляться». Он ничего не скрывает и в каждый данный момент «есть то, что он есть». И может быть только честным — и никаким иным. Лживость — удел тех, кто обременен прошлым, кто обречен на то, чтобы сопоставлять текущее мгновение со всеми, каковые уже протекли, но, к сожалению философа, не канули в Лету. Между тем тяжесть прошлого возрастает с каждой минутой, все больше и больше придавливая людей, не способных от нее отделаться. Человек сгибается под нею, лишаясь способности к быстрой ходьбе, не говоря уже о беге и танце. И единственное, что ему остается, это тешить себя надеждой (или делать вид), что он способен в один прекрасный момент сбросить с себя поработившую его ношу. Вот почему вид мирно пасущегося стада или самозабвенно играющего ребенка вызывает у взрослых людей такие ностальгические чувства. Это напоминает им безвозвратно утерянный рай. — 149 —
|