|
53 В соответствии с ранней теорией истерической конверсии забытое травматическое воспоминание, например, пощечина, данная субъекту, соматизируется в истерический симптом, например в невралгию лицевого нерва (см., например, [Брилл 1999]). Однако уже в 1920 году в работе о Человеке-Волке Фрейд приходит к выводу, в соответствии с которым травматическое переживание, например, знаменитая "первосцена", не вспоминается, а конструируется задним числом, "nahuTiglich" [Фрейд 1996]. Лакан, радикализуя мысль Фрейда, говорил, что травма формируется не из прошлого, а из будущего. Ср.: "Таким образом, ответ Лакана на вопрос, "откуда возвращается вытесненное", парадоксален: "из будущего". Симптомы не несут сами по себе смысла - смысл их не открывается, не извлекается из глубин прошлого, а ретроактивно конструируется: истина вырабатывается самим анализом, то есть анализ задает границы значения, наделяющие симптом его смыслом и местом в символическом. Как только мы вводим символический порядок, прошлое всегда оказывается представленным в форме исторической традиции, смысл следов которой нам не дан, - оно постоянно изменяется вместе с трансформациями системы означающих. Любой исторический перелом, любое появление господствующего означающего ретроактивно изменяет смысл всей традиции, делает возможной ее иную новую интерпретацию" [Жижек 1999: 61-62]. Обобщая истерическое отношение к феномену времени, можно процитировать поэтического короля истериков Игоря Северянина: В былом - ошибка. В былом - ненужность. В былом - уродство. Позор - в былом. В грядущем - чувства ее жемчужность, А в настоящем - лишь перелом. В этом смысле можно сказать, что Фрейд, "выуживая" из пациентов воспоминаиня о травмах, не деистеризовал их, как кажется на первый взгляд, а истеризовал вторично. И, таким образом, можно согласиться с И.П. Смирновым, что сам Фрейд, живя в истерическую эпоху (эпоху символизма, серебряного века) был методологически истериком [Смирнов 1994]. В этом плане сама эпоха культурного "перехода" всегда сопровождается забвением предшествующей исторической традиции, то есть истерическим восприятием прошлого. Особенно это касается начала XX века, переход из XIX в котором был чрезвычайно болезненным и требовал вытесения (подробнее см. главу об истерии в нашей книге 54 [Руднев 2002]). Однако в том, что касается конструирования прошлого из будущего и переписывания истории, мы забегаем вперед и говорим уже о более сложной шизотипической проблематике отношения к времени (истерический ингредиент там лишь одна из составляющих), о чем подробно см. ниже. — 45 —
|