Антология мировой философии. Том 3

обнаруживает она известную непогрешимость, что ее форма мо­жет быть сведена к совершенно определенным, числами выра­жаемым правилам, от которых она не может уклониться, не перестав совсем быть музыкой.

[...] Музыка, не касаясь идей, будучи совершенно независима и от мира явлений, совершенно игнорируя его, могла бы до из­вестной степени существовать, даже если бы мира вовсе не было, чего о других искусствах сказать нельзя.

[МУЗЫКА — НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ ОБЪЕКТИВАЦИЯ ВОЛИ. АНАЛОГИЯ МЕЖДУ МУЗЫКОЙ И ИДЕЯМИ]

Музыка — это непосредственная объективация и отпечаток всей воли подобно самому миру, подобно идеям, умноженное проявление которых составляет мир отдельных вещей. Музыка, следовательно, в противоположность другим искусствам вовсе не отпечаток идей, а отпечаток самой воли, объектностью которой служат и идеи; вот почему действие музыки настолько мощнее и глубже действия других искусств: ведь последние говорят только о тени, она же — о существе. Но так как и в идеях, и в музыке объективируется тем не менее одна и та же воля (только совершенно различным образом в каждой из этих областей), то между музыкой и идеями, проявлением которых во множествен­ности и несовершенстве служит видимый мир, несомненно, су­ществует, правда, совсем не непосредственное, сходство, но все же параллелизм, аналогия. Указание на эту аналогию поможет легче понять мою трудную, по темноте предмета, мысль (стр. 264—266).

[БЕСПЛОДНОСТЬ ПОНЯТИЯ В МУЗЫКЕ]

Понятие здесь, как и всюду в искусстве, бесплодно; компози­тор раскрывает внутреннюю сущность мира и выражает глубо­чайшую мудрость на языке, которого его разум не понимает, подобно тому как сомнамбула в состоянии магнетизма дает от­кровения о вещах, о которых она наяву не имеет никакого поня­тия. Вот почему в композиторе больше, чем в каком-нибудь другом художнике, человек совершенно отделен и отличен от художника (стр. 269).

[ФИЛОСОФИЯ ВСЕГДА ТОЛЬКО ТЕОРЕТИЧНА]

[...] По моему мнению, всякая философия всегда теоре­тична, потому что, каков бы ни был непосредственный предмет ее изучения, она по существу своему только размышляет и исследует·, а не предписывает. Становиться же практической, руководить поведением, перевоспиты­вать характер — это ее старые притязания, от которых она -теперь, созрев в своих взглядах, должна бы, нако­нец, отказаться (стр. 279).

694

[КРИТИКА ВСЯКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ]

[...] Мы того мнения, что все те, как от звезды небес­ной, далеки еще от философского познания мира, кто думает, будто можно как-нибудь исторически постигнуть его сущность, хотя бы это и было очень тонко замаски­ровано; а так думают все те, кто в своем воззрении на сущность мира допускает какое бы то ни было становле­ние или ставшее, или то, что станет; кто приписывает хотя бы малейшее значение понятиям раньше или позже и, таким образом, явно или скрыто ищет и находит начальный и конечный пункты мира, а уже заодно и дорогу между обоими, причем философствующий инди­видуум, пожалуй, узнаёт и свое собственное место на этой дороге. [...] Такое историческое философствование в большинстве случаев создает космогонию, допускаю­щую много вариантов, или же систему эманации, теорию отпадения, или, наконец, с отчаяния от бесплодности попыток на этих путях оно ищет последнего убежища и строит противоположное учение о постоянном станов­лении, произрастании, происхождении, проявлении на свет из мрака, из темного основания, первооснования, безоснования — и тому подобном вздоре, от которого, впрочем, можно короче всего отделаться замечанием, что до настоящего мгновения протекла уже целая вечность, т. е. бесконечное время, отчего все, чему можно и должно совершиться, уже должно было быть. Ибо вся эта исто­рическая философия, сколько бы важности она на себя ни напускала, принимает время за определение вещей в себе (словно Кант никогда и не существовал) и по­этому застревает на том, что Кант называл явлением в противоположность вещи в себе, на том, что Платон называл становящимся, никогда не сущим, в противопо­ложность сущему, никогда не становящемуся, на том,' наконец, что у индусов называется тканью Майи: дру­гими словами, эта философия ограничивается тем под­властным закону основания познанием, с помощью кото­рого никогда нельзя достигнуть внутренней сущности вещей, а можно только до бесконечности идти во след явлениям, двигаться без конца и цели подобно белке в колесе, пока, наконец, утомленный искатель не оста­новится на любой точке, вверху или внизу, желая потом добиться и со стороны других почтения к ней.