|
Философское развитие Форстера шло от идеалистического пантеизма к материализму, и уже в одной из своих ранних работ «Взгляд на природу как целое» он высказал стихийно-диалектические идеи, подчеркивая моменты взаимосвязанности, историзма и динамизма. Значительную роль на пути Форстера к самостоятельному мировоззрению сыграло знакомство его с сочинениями Гердера, на стороне которого он выступил в полемике с Кантом. В работе «Еще раз о человеческих расах» Форстер подверг критике взгляды Канта на происхождение современных людей. Он не принял ни Кантова агностицизма, ни теизма Якоби, ни противоречивой философской концепции Гердера и к концу 80-х годов полностью перешел на атеистические и материалистические позиции, что нашло выражение в его работах «О лакомстве» (1788 г.) и «Руководящая нить будущей истории человечества» (1789 г.), а также в переписке. Ниже публикуется последняя из названных работ Форстера, переведенная В. А. Рубиным по изданию: G. F о т s t e r. Philosophische Schriften. Berlin, 1958. РУКОВОДЯЩАЯ НИТЬ БУДУЩЕЙ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА Недавно мне снова попала в руки «Альма» Прайора '. В шуточном стихотворении, высмеивающем мечты философов о местоположении души, Приор высказывает забавную догадку, что душа попадает в тело только что родившегося младенца через кончики пальцев на догах и в последующие жизненные возрасты подни- 69 мается через ноги и бедра к пояснице, затем к сердцу и, наконец, достигает головы. Вместо доказательства он указывает на явления, характерные для каждого возраста. Душа младенца, например, может находиться, только в ногах, ибо задолго до того, как он научается ползать или двигать другими частями тела, он уже двигает и дергает ногами. В этих конечностях она остается у мальчиков. Разве их прыжки, скакание на палочке, их неугомонность, не дающая им ни минуты просидеть спокойно, не указывают на то, что их воля определяется ногами? Но вот приходит время, когда душа поднимается выше^ другие органы становятся тем троном, с которого она господствует над телом, все действия которого подчиняются их приказам и их силе. Детские игры и беготня уже больше не забавляют цветущего юношу; новое желание заполняет все его существо, направляет в одну точку все движения его духа и приковывает его к поясу любви. И так характеризуется дальше возмужание и последующие возрасты. Эта фантазия, выполненная, правда, в несколько небрежной и грубоватой, свойственной Прайору манере, раскрывала и шутливо бичевала смешные стороны ныне забытого ученого диспута. Теперь начинают забывать и стихотворение, ибо у новой философии есть более важные дела, чем определение местоположения души. Она стоит на краю той критической бездны, через которую когда-то шел Сатана Мильтона2. Говорят, субстанции бегут от нее тем быстрее, чем усерднее она старается их уловить; она не только уже не видит души, но недавно потеряла из виду и тело. Если так пойдет дальше и если все вокруг нее исчезнет, ей в самом деле будет угрожать опасность, что она утратит себя самое в великом' идеалистическом ничто, если только древний хаос не примет ее так же дружественно, как князя ада, и не научит ее ориентироваться в этой «беспредельности без границ, протяженности и предметов, где невозможны ни время, ни пространство»3. Но вернемся назад от этой бездонной ночи раздора и смятения, куда, может быть, ни один из моих читателей не захотел бы следовать ни за падшим ангелом, ни за экзальтированным мыслителем. — 50 —
|