Антология мировой философии. Том 3

в XV и XVI столетиях, начала не только с возрождений изучения древних систем философии, но и хотела снова вызвать их к жизни. Марсилио Фичино был платоником, Козимо Медичи учредил даже академию платоновской философии и поставил во главе ее Фичино. Существовали также чистые аристотелики, как, например, Помпонаций; Гассенди позднее возродил эпикурейскую философию и философствовал по Эпикуру в физике; Липсий хотел быть стоиком. Тогда вообще смотрели на древнюю философию и на христианство — оно тогда еще не развилось в свое­образную систему философии — как на противополож­ности и думали, что в христианстве не может развиться своеобразная философия и что системой философии, ко­торая в прошлом и настоящем' могла бы быть принята в пользу или против христианства, является одна лз тех древних систем, которые в этом смысле вновь возрожда­лись. Но мумии, когда их ставят среди живых, не могут сохраниться. Дух давно обладал в себе более субстанци­альной жизнью, давно носил в себе более глубокое по­нятие себя самого и испытывал поэтому в отношении своего мышления более высокую потребность, чем та, ко­торую могли удовлетворить эти системы философии. Такое разогревание старых систем нужно поэтому рассмат­ривать лишь как переходной момент упражнения в обус­ловливающих предварительных формах, как повторитель­ное странствие по необходимым ступеням развития. Та­кое подражание принципам более отдаленного времени, ставшим чуждыми духу, такое повторение выступало в истории лишь как мимолетное явление, и притом эти попытки делались на мертвом языке. Такого рода по­пытки лишь переводы, а не оригиналы, дух же удовлет­воряется лишь познанием своей собственной, подлинной природы.

Если в новейшее время снова раздаются призывы, приглашающие нас возвратиться к точке зрения той или другой системы древней философии, причем в особенности рекомендуется платоновская философия как средство спа­сения, которое поможет нам выбраться из всех тупиков позднейших эпох, то подобное возвращение не представ­ляет собой такого немудрствующего, непосредственного повторительного курса, каким было возвращение к древ­ним философам в эпоху Возрождения. Этот совет быть скромными имеет тот же источник, как и предложение

392

образованному обществу возвратиться к дикарям северо­американских лесов, к их нравам и существующим пред­ставлениям или как рекомендации религии Мелхиеедека, которую Фихте считал наиболее чистой и простой и к которой, следовательно, мы должны возвратиться. В та­ком попятном движении нельзя не узнать тоски по основ­ному началу, по твердому исходному пункту, но этого исходного пункта мы должны искать в мысли и самой идее, а не в форме веры в авторитет. С другой стороны, возвращение развитого, обогащенного духа к такого рода простоте, к абстракции, к абстрактному состоянию мысли мы можем рассматривать лишь как прибежище бессилия, чувствующего, что оно не может справиться с богатым материалом развития, которое оно видит перед собой и которое представляет собой предъявляемое мышлению требование овладеть им, объединить и углубить его; это бессилие ищет спасения в скудности и'бегстве от богат­ства его материала (1, IX, стр. 40—49).