Zero

Женщина сносно говорила по-итальянски. Я спросила:

— Вы из Нью-Йорка? Да?

Блондинка радостно закивала головой. Поинтересовалась, бывала ли я в их городе?

Я ответила, что люблю её город. Но не была там ни разу после «Nine Eleven» — Одиннадцатого Сентября.

Белокурая американка и её белокурый муж были растроганы той взволнованностью, с какой я произнесла «Nine Eleven» . Говоря об 11 сентября, я печально опустила глаза.

Они поинтересовались, нет ли у меня близких или знакомых из числа погибших в катастрофе. Мальчуган по имени Сеймур с мальчишеской гордостью заявил, что у одного из его школьных приятелей погиб родной отец. Он работал на девяносто шестом этаже башни номер один.

Я сосредоточилась на разговоре с Сеймуром. Как часто бывает в беседах с детьми, у меня слегка закружилась голова. Встреча с детской наивностью вызывает у меня странную реакцию. Говоря с ребёнком, будто стоишь на краю пропасти. Там на бездонной глубине вместилище жизненной правды. Вот бы добраться до неё! Но никто ещё не придумал таких страховочных приспособлений, чтобы хотя бы на мгновение вернуться в детство. Отбросить на мгновение привычные убеждения, идеи, нормы и предубеждения. Давно замечено, что дети платят сторицей за внимание, с каким их выслушивают. В такие минуты они необыкновенно красноречивы. Обычно родители высоко ценят такое отношение к их отпрыскам. С удивлением и восхищением глядят на свои чада.

Белокурые ньюйоркцы вели себя точно так же, как все молодые родители. Я заметила, что маленькая девочка не принимает участия в разговоре, и рассказала ей о своём детстве. Когда мне было столько же лет, сколько сейчас ей, я целых четыре дня не желала слезать с плеч своего «daddy» . Так что, по утрам он приносил меня на работу на своих плечах. Девочка понимающе рассмеялась. Родители были окончательно покорены моей открытостью и пригласили поужинать вместе.

Они собирались ещё целую неделю провести в Риме. Поблагодарив, я сама пригласила всю семью на ужин к себе домой. У меня не было никакого плана. У меня и в мыслях не было показывать фильм, тем более — этим тридцатилетним американцам, интеллигентам средней руки, голосующим за демократов.

Всё случилось как бы само собой. После нашего знакомства в течение двух дней я постоянно размышляла о семи проклятых вопросах. По ночам, то и дело просыпалась. Днём не могла сосредоточиться. Вопросы терзали меня, как жук-точильщик, как зубная боль, как наваждение. На вопрос, который они могли бы задать: а что, собственно говоря, производит такое сильное впечатление в этом фильме, — у меня не было исчерпывающего ответа.