«О, Ури Геллер! — воскликнула она. — Я так много о вас слышала. Проходите и садитесь, пожалуйста, вот сюда». Я был так ошеломлен ее красотой, что едва не потерял дар речи. Она сразу же вручила мне дорогую ложку и попросила показать, что я могу с ней сделать. Я предложил ей самой держать ложку и внимательно следить за тем, как она по моей команде начнет сгибаться вверх. Так и случилось. Она была очень довольна. После этого помощник повел меня знакомиться с другими высокими персонами — членом королевской семьи Файзал и прочими столпами арабского общества — шейхом таким-то и принцем таким-то. Все они, естественно, люди, обладающие значительной властью, так же как и хозяин дома, произвели на меня прекрасное впечатление, какое всегда остается от людей с большой душой и добрым сердцем. В них не было никакой заносчивости или высокомерия. Мне удалось согнуть еще пару ложек в этом стремительно несущемся кабаре, и я, надо сказать, уже достаточно устал, когда наконец неутомимый, но тоже изрядно употевший помощник снова отыскал меня и привел в личную комнату Аднана Хашогти. Я молил Бога, чтобы у меня хватило сил по крайней мере на то, чтобы согнуть еще одну ложку, если это вдруг понадобится, а главное — сделать то, зачем я здесь находился, — передать послание. К моему огорчению, Хашогги в комнате не оказалось. Там был его сын, с которым мы немного поговорили. Мне показалось, что он был весьма заинтригован, услышав, что я из Израиля. С трудом удержался, чтобы не спросить его, первый ли я израильтянин, которого он видит в жизни? Потом почему-то решил рассказать о том, что среди моих родственников есть настоящий араб. Мать моей жены была какое-то время замужем за палестинцем, уехавшим вместе с дочкой после развода в Рийяд, где они живут и по сей день. Вот так вышло, что у меня появилась родственница-арабка — сводная сестра моей жены, с которой мы поддерживаем дружеские отношения. Не успел я начать рассказывать эту достаточно сложную историю, как господин Хашогги наконец-то вошел в комнату и вторично за вечер поприветствовал меня. Атмосфера вокруг царила сердечная и доброжелательная. Как я и ожидал, первое, о чем он меня попросил, разумеется — согнуть очередную ложку. Но это была просьба, от которой я, конечно, не мог отмахнуться. К счастью, все прошло успешно. Ну и, естественно, Хашогги тотчас же захотел проверить, не могу ли я и его научить делать то же самое? За несколько минут разговора я очень устал и почувствовал себя предельно истощенным, но не оттого, что гнул ложки, а потому, что все это время посылал Хашогги мысленное послание, заключавшееся лишь в одном слове: «Мир». — 132 —
|