|
Ф[едор] К[арлович Розенберг] в сером, но хуже, чем у И[горя] Евгеньевича Аничкова] полупальто. С нами [в вагонзаке] ехала [симпатичная] Мария Казим[ировна], но ее мы [больше] не видели, лишь мельком в 3-й роте жен[ской]. П[етр] П[авлович] Машков был в шляпе серой с полями. Вора [домушника Овчинникова] [он ехал с нами в вагоне], как потом узнали, забрали в карцер. Он три раза бежал. Нижняя отвислая губа, рассказывал [в вагоне] про Секирку. Думал принести ему передачу в карцер. Потом я его встретил страшно худым в соловецком лазарете. [В лазарет он попал избитый конвоирами.] Кооператив оказался закрытым. Вернулись. Мы еще сохраняли любопытство, и оно-то и спасло после однообразия ДПЗ [Дома предварительного заключения на Шпалерной — теперь улице Воинова]. Оказалось, наши в помещении театра на медосмотре [для определения группы физической трудоспособности]. Театр — мрачный сарай: такой, чтобы веселиться в этом мрачном месте, и не ином! Пусто, холодно, сыро. Стояли в очереди к врачам. Два врача — молодые женщины, и врач мужчина. К интеллигентам относились с тайным сочувствием. Спрашивали [кто-то] о профессии. Почему-то сказал: «библиотекарь», а врачам — «педагог». Заглядывал в категорию [т. е. пытался увидеть, какую категорию трудоспособности мне поставили]. И[горь] Евгеньевич] заглянул: 2-я на 3 месяца — это мне [значит, мог работать физически]. Потом оказалось не то. И[вану] Михайловичу] [Андреевскому] дали 3-ю, тоже и И[горю] Евгеньевичу]. Было неловко снимать рубашку [носил золотой крест; врачи не обратили внимания]. Вышел на улицу — хотелось есть. Солнце скользило к горизонту. Пошел к вещам, но не пустили. Стали собирать. Сделали перекличку. Одного не хватило. Кричали на нас, топали ногами [уже в темноте]. Оказалось, [отсутствовал] Овчинников, вор — староста. Он сидел в карцере: его опознали как беглеца и страшно избили (а конвою нашему не сообщили, они-то и не могли досчитаться одного). В конце концов заорали: «Бери вещи!» По одному подходили к куче и тащили. Многие не могли найти своих вещей под грудами мешков и чемоданов. Снова строились, но по 10 в ряд. Пересчитывались [много раз]. Проходили в ворота. Командовали уркам [тем, что без вещей] брать наши вещи. Я помню, что что-то отдал урке в одном белье и обещал ему заплатить полтинник. Истошный крик [караула]: «На нервах играете!» [это что мы недостаточно быстро идем]. Шли почти бегом. Крики конвоя: «Шаг вправо, шаг влево буду рассматривать как побег! В партии отставших нет! Стреляю без предупреждения! При команде «ложись» — все как один!» — 45 —
|