На минуту экран совершенно скрылся из вида, потом из-за густой дымки отчетливо вырисовался широкий луч света от волшебного фонаря, и по этому изумрудному фону скользнуло по направлению к раме что-то смутно очерченное. С головокружительной быстротой эта, так сказать, паутина исчезла во внутренности рамы, и столь же быстро сгустился дым на поверхности студенистой материи, а затем точно всосался в нее. Вслед за тем фонарик осветил картину, представлявшую обвитую ползучими растениями террасу с балюстрадой, на которой, как живой, стоял мужчина высокого роста в белоснежной одежде и с чалмой на голове. Одна его рука была поднята, из тонких пальцев исходили голубые лучи, так же, как и из черных глаз, и этот странный фосфорический свет его очей, казалось, выходил из рамы и терялся в пространстве. Доктор не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть от изумления, и жадно любовался чудной, явившейся из пространства, картиной, которая вблизи казалась нарисованной масляными красками и поражала своей жизненностью, а странные лучи, исходившие из глаз и рук, можно было заметить, только если рассматривать на некотором расстоянии. Князь сиял от восторга и благодарности к магу и тотчас приступил к изготовлению других портретов. Получился еще один портрет — бюст и два небольших, овальной формы, которые князь вложил в золотые медальоны на цепочках, очевидно приготовленные заранее. Один он повесил на себя, а другой дал Вадиму Викторовичу, наказав ему всегда носить на шее для предохранения от зла и для развития собственных астральных сил. Два дня спустя они нежно простились с друзьями-наставниками и, покинув виллу, отправились в Петербург. Покинув Комнор-Кэстль после покушения бывшего мужа, едва не стоившего ей жизни, Мэри поехала сначала в Париж, где рассталась с Уриелем, а затем направилась в Канн, с намерением везти мать в Петербург. К своему великому сожалению, она нашла Анну Петровну очень изменившейся и больной. Пережитые тяжкие испытания, лишения и унижения подорвали здоровье слабой женщины, привыкшей ко всяким удобствам и роскоши. Болезнь печени приняла тревожный оборот, а к ней присоединилась болезнь сердца. Мэри нашла невозможным перевозить больную в суровый петербургский климат и написала об этом Уриелю, выразив надежду, что братство не будет препятствовать ей остаться около матери, но обещала во всем остальном сообразовываться с указаниями наставников. Желаемое разрешение ей было дано, а из опасения, что ее разлучат с дорогой больной, Мэри беспрекословно выполняла все сатанинские обряды. — 254 —
|