Транссибирский экспресс

Сугимори почтительно склонил голову.

На следующий день, ранним утром 22 мая, экспресс подходил к маленькой станции; одинокая фигура дежурного маячила у края перрона.

Было тепло и пасмурно. Дежурный вглядывался в номера вагонов и, найдя седьмой, побежал рядом. Когда поезд остановился, он вошел в вагон и громко сказал:

— Господин Карл Шнайдер! Вам телеграмма!

Из седьмого купе высунулась взлохмаченная голова Шнайдера.

— Да-да! Спасибо! — сказал он торопливо, взял телеграмму и расписался.

Чадьяров не мог не заметить, как напряглась Александра Тимофеевна, услышав голос дежурного. Она тотчас вышла в коридор и закурила.

Чадьяров слез со своей полки и встал перед зеркалом, как бы соображая, стоит ли вставать или можно еще полежать. Невзначай взялся за ручку двери и, подсунув под нее тапочку, закрепил так, чтобы зеркало в простенке отражало коридор. Сделав это, он влез на полку и накрылся одеялом. Через несколько минут Чадьяров увидел, как Исида пронес в купе к Сайто стакан чаю. Потом вышел в коридор и остановился, глядя в окно.

...Шнайдер еще раз прочел телеграмму.

«Значит, там все готово, и дело надо кончать сегодня».

Шнайдер знал, что значит для японцев эта операция. Исход ее закрутит такую машину, в шестерни которой попадать, мягко говоря, нежелательно. Но, по логике, после странного письма, полученного Исидой, операцию нужно было отменить. Или по крайней мере перенести до той поры, пока не станет ясным, кто писал это письмо. В данный момент отменить операцию мог только Шнайдер. И в этом случае вся ответственность ложилась на него.

«Ну, хорошо, — размышлял Шнайдер, лихорадочно отхлебывая чай из стакана, — отменю. Из-за чего?.. Из-за странного письма. Но ведь того, кто это письмо написал, нет. А может быть, его и не существует? Может быть, его написал Исида сам, чтобы провалить операцию моими руками? Что тогда? Тогда получится, что я самовольно сорвал тщательно продуманный и долго подготавливаемый план японской разведки и тех, кто станет новым правительством. — Шнайдер отставил стакан. — Этого мне, конечно, не простят. С другой стороны, если письмо написал не Исида, тогда почему никто не явился на встречу?.. А может, эта встреча состоялась, но Исида мне о ней не сказал?.. Нужно было идти вместе с ним. Но тогда бы грубейшим образом нарушилась конспирация, и я допустил бы профессиональный просчет, выразил бы недоверие тем, с кем работаю. Это для японцев тоже непростительно... А если, скажем, Исида продался Советам и раскрыл операцию?.. В таком случае пострадать может только Сайто, и Демидова, и этот... тюфяк Фан. Я никого не убивал, я журналист, и инкриминировать мне нечего».