|
Я испытала мимолетное удовлетворение, когда увидела, что страх, покинувший меня, теперь перекочевал к нему. – Ты сказала доктору, что это я? – был его следующий вопрос. – Нет, – солгала я под гнетом вернувшегося страха. – Помни о том, что я тебе говорил, моя девочка, все будут обвинять тебя, если ты начнешь болтать. Тебя заберут от нас и запрут в приюте. И твоя мать тебе не поможет. Все тебя осудят. Я уже видела по лицам трех человек, что его предсказание верно. – Я скажу маме, что ты призналась мне в том, что ездила в Портраш, познакомилась там с какими-то мальчишками-англичанами и занималась с ними этим. Слышишь меня, Антуанетта? Ну, что ты собираешься рассказывать матери? Силы покинули меня, и я произнесла то, что он хотел услышать: – Я скажу ей, что встречалась с английским мальчиком, а теперь он уехал. Он велел мне идти в свою комнату и ждать, пока он сам поговорит с матерью. Я покорно поплелась к себе. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем стук входной двери возвестил о приходе матери. Из своей спальни я слышала бормотание их голосов, хотя слов разобрать не могла, а потом хлопнула дверь. Я догадалась, что отец ушел на работу. Но я все сидела на кровати, прижимая руки к своему набухшему животу, надеясь только на то, что взрослые помогут решить мою проблему, хотя совершенно не представляла себе, насколько это возможно. Я знала, что не следует покидать свою комнату, пока не позовут. От голода сосало под ложечкой. Меня тошнило, но я все равно хотела дождаться, пока мама будет готова поговорить со мной. Я расслышала свисток чайника. Ее голос окликнул меня. Дрожа от страха, я послушно спустилась на кухню. Она налила нам обеим чаю. Я с благодарностью схватила свою чашку, поднесла к губам и отхлебнула. Горячая чашка хотя бы согревала мои дрожащие руки, а сладкий чай успокаивал нервы. Я чувствовала на себе ее прожигающий насквозь взгляд, но упорно не смотрела на нее. Вместо этого я сидела, уставившись в чашку, ожидая, пока мать заговорит, что наконец и произошло. – Кто отец? – спросила она холодным, безучастным голосом. Я подняла глаза и, понимая, что моя ложь бессмысленна, все равно попыталась солгать. Но она даже не дала мне закончить. – Антуанетта, – строго произнесла она, – скажи мне правду. Скажи, и я не буду сердиться. Я встретила ее взгляд, в котором застыло выражение, по-прежнему мне не понятное. – Папа. Это все, что я смогла из себя выдавить. На что она ответила: – Я знаю. — 116 —
|