|
занудство! Ну, а меня на это подбить нельзя, за все ваше романтическое покаянье я не дам и ломаного гроша. Вы хотите, чтобы вас казнили. Вы хотите, чтобы вам отрубили голову, неистовый вы человек! Ради этого дурацкого идеала вы согласны совершить еще десять убийств. Вы хотите умереть, трус вы эдакий, а не жить. А должны-то вы, черт вас возьми, именно жить! Поделом бы приговорить вас к самому тяжкому наказанью. -- О, что же это за наказанье? -- Мы могли бы, например, оживить эту девушку и женить вас на ней. -- Нет, к этому я не готов. Вышла бы беда. -- А то вы уже не натворили бед! Но с патетикой и убийствами надо теперь покончить. Образумьтесь наконец! Вы должны жить и должны научиться смеяться. Вы должны научиться слушать проклятую радиомузыку жизни, должны чтить скрытый за нею дух, должны научиться смеяться над ее суматошностью. Вот и все, большего от вас не требуют. Я тихо, сквозь сжатые зубы, спросил; -- А если я откажусь? А если я, господин Моцарт, не признаю за вами права распоряжаться Степным волком и вмешиваться в его судьбу? -- Тогда, -- миролюбиво сказал Моцарт, -- я предложил бы тебе выкурить еще одну мою папироску. И пока он говорил это и протягивал мне папиросу, каким-то волшебством извлеченную им из кармана жилетки, он вдруг перестал быть Моцартом: он тепло смотрел на меня темными, чужеземными глазами и был моим другом Пабло и одновременно походил, как близнец, на того человека, который научил меня игре фигурками. -- Пабло! -- воскликнул я, вздрогнув. -- Пабло, где мы? Пабло дал мне папиросу и поднес к ней огонь. -- Мы, -- улыбнулся он, -- в моем магическом театре, и если тебе угодно выучить танго, или стать генералом, или — 209 —
|