|
уничтоженью. -- Предпочитаю быть уничтоженным вместе с ней. -- Как вам угодно. Разрешите еще один вопрос. Вы прокурор. Мне всегда было непонятно, как человек может быть прокурором. Вы живете тем, что обвиняете и приговариваете к наказаньям других людей, в большинстве несчастных бедняков. Не так ли? -- Да, это так. Я выполнял свой долг. Это была моя обязанность. Точно так же, как обязанность палача -- убивать осужденных мною. Вы же сами взяли на себя такую же обязанность. Вы же тоже убиваете. -- Верно. Только мы убиваем не по долгу, а для удовольствия, точнее -- от неудовольствия, оттого, что мы отчаялись в мире. Поэтому убийство доставляет нам известное удовольствие. Вам никогда не доставляло удовольствия убийство? -- Вы мне надоели. Сделайте милость, доведите свою работу до конца. Если у вас нет понятия о долге... Он умолк и перекосил губы, словно хотел сплюнуть. Но вышло лишь немного крови, которая прилипла к его подбородку. -- Погодите, -- вежливо сказал Густав. -- Понятия о долге у меня правда нет, уже нет. Прежде мне по обязанности приходилось много заниматься этим понятием, я был профессором богословия. Кроме того, я был солдатом и участвовал в войне. В том, что мне казалось долгом и что мне приказывало начальство, ничего хорошего не было, я всегда предпочитал бы делать прямо противоположное. Но если у меня и нет понятия о долге, то зато у меня есть понятие о вине -- а это, может быть, одно и то же. Поскольку я рожден матерью, я виновен, я осужден жить, обязан быть подданным какого-то государства, быть солдатом, убивать, платить налоги для гонки вооружений. И сейчас вот, сию минуту, вина жизни снова, как когда-то во время войны, привела меня к необходимости убивать. Но на этот раз я убиваю без отвращенья, я смирился со своей виной, я ничего не имею против того, чтобы этот глупый, закупоренный мир рухнул, я рад помочь этому и с радостью погибну сам. Прокурор сделал большое усилие, чтобы слегка улыбнуться — 179 —
|