|
— Не расстраивайтесь, Олексин, — улыбался Куропаткин. — Выбить у нашего интендантства лишнюю пару сапог труднее, чем выиграть сражение. Он возвращался под вечер после одной из таких пустых поездок: улыбчивые снабженцы отказали в просьбе выделить дивизии трофейные одеяла для лазаретов. Топал по грязи, с ненавистью вспоминая холеные лица и блудливые глаза, и в упор столкнулся с незнакомым поручиком, наотмашь хлеставшим по щекам низкорослого солдата в грязной, насквозь промокшей шинели. Солдатик стоял навытяжку, дергая головой от каждого удара, и молчал. — Вот тебе, скотина, вот!.. — Прекратить! — Олексин рванул офицера за плечо. — Вы это мне, сударь? — со зловещим удивлением спросил поручик. — Иди, — сказал Федор солдату. Но солдат не двинулся с места: приказание господина в длинном пальто и шляпе с мокрыми обвислыми полями его не касалось. Он лишь посмотрел на Олексина тоскливыми покорными глазами и вновь преданно уставился на офицера. — Ступай, — проронил поручик; дождался, когда солдат уйдет, натянуто улыбнулся. — Вы что-то хотели сказать? — Я хотел сказать, что вы — мерзавец, поручик. А поскольку мерзавцы мерзости своей не понимают, то восчувствуйте ее. И с силой ударил поручика по щеке. Офицер дернулся, рука его метнулась к кобуре; возможно, он бы и пустил в ход оружие, но неподалеку показалась группа солдат. — Я пристрелю вас, господин ординарец. Рано или поздно… — Зачем же поздно? Завтра в семь утра я буду ждать вас в низине за обозным парком. — Федор коротко кивнул и, не оглядываясь, зашагал к штабу: доложить об очередной неудаче. Вечером он попросил Млынова быть его секундантом. Адъютант молча выслушал и спросил: — Прискучило служить, Олексин? — Полагаете, что он непременно убьет меня? — Полагаю, что Скобелев вышвырнет вас из дивизии при любом исходе. — А вы не говорите ему. Идет война, и никто не застрахован от турецкой пули. — Это — мысль, — усмехнулся Млынов. — Тогда идите-ка спать. Отправив Федора, Млынов тут же разыскал Михаила Дмитриевича, которому и доложил о предстоящей дуэли. Поступил он так не потому, что беспокоился за Олексина, и даже не столько по долгу службы, сколько из неприятия самих дуэлей как средства улаживания ссор. Ему, отнюдь не дворянину, глубоко претило дворянское спесивое кокетство с собственной жизнью. — Арестовать, провести дознание, — хмуро сказал Скобелев. — А Олексина — вон. Хотя и жаль. — 197 —
|