|
В большинстве старых библиотек книги просто ставились на полки в порядке их поступления, за исключением очень больших или очень маленьких томов. В каталоге, если таковой вообще существовал, указывались ряд, номер полки (сверху вниз) и номер книги на полке (слева направо). Так, например; знаменитая рукопись «Беовульф» известна как «Коттон Вителлий А. XV», что означает, что она находилась в библиотеке сэра Роберта Коттона в ряду с книгами эпохи римского императора Вителлия, на верхней полке, пятнадцатая книга (или переплетенная рукопись) слева. Сестра Кьяра пояснила, что Лючия ввела гораздо более совершенную систему, которая являлась прототипом современных схем классификации книг. Но объяснения Сестры Кьяры были прерваны небольшим взрывом: доска в торце шкафа, освобожденная от обшивки, сорвалась с петель под неимоверным давлением разбухших книг, и они хлынули с полки, словно толпа болельщиков после футбольного матча. Сестры Мария и Анжелика продолжали свою работу. Остальные носили поврежденные книги в церковь, где было достаточно места, чтобы разложить их. К полудню шесть из двадцати четырех рядов, или проходов, библиотеки были разобраны, и мы все вспотели от работы, несмотря на холод. Мы трудились молча. Не в абсолютной тишине – не в silenzio maggiore ночи, но произнося только то, что необходимо. По крайней мере, сестры говорили только то, что было необходимо. Я же все время порывалась поболтать, наполнить воздух замечаниями о погоде и рассказами о мерах по просушке книг в Прато и Пистоне, о табачных складах в Перудже, о том, как профессор Чапин присвоил себе славу за идею использовать табачные склады и так далее. Но по мере того, как я чувствовала себя более комфортно, работая с сестрами, я говорила все меньше и к концу дня вошла в ровный успокаивающий ритм, напоминающий товарную биржу, как будто мы разгружали машину с авокадо, а не старые книги из библиотеки. После нескольких дней эта тишина уже казалась мне нормальной. Если кто‑то из сестер заговаривал, это значило, что ей есть, что сказать. Я подумала: как бы все изменилось, если бы конгрессы и парламенты работали по такому же принципу. Когда мне приходилось покидать стены монастыря, что я делала почти каждый день в поисках промокательной бумаги и других материалов, я бывала потрясена расставанием с этой тишиной, выходя на шумную базарную площадь. Водопроводной воды по‑прежнему не было, и ни один из магазинов еще не открылся, но повсюду люди убирали грязь, скребли тротуары лопатами, и шумные толпы мужчин, женщин и детей собирались у цистерны с водой и у передвижных лотков с овощами. И каждый день в три часа женщина развешивала белье за окном средневековой башни напротив монастыря и пела народные песни. Я старалась специально рассчитать время своего ухода и прихода, чтобы послушать ее. Но хоть она и пела красиво, для меня всегда было облегчением услышать, как за спиной закрывается тяжелая монастырская дверь, ограждая меня от неразберихи мира вместе с его шумом. — 63 —
|