|
И вот уже Ниро Вульф втискивает свое грузное тело в кресло, сделанное шведским краснодеревщиком, единственное кресло, в котором он чувствовал себя комфортно. Мне нравилось это чтение, но, кажется, я не могла сконцентрироваться, чтобы живо представить все, происходящее в книге, из‑за распятия на стене, нависавшего над кроватью, или из‑за подкрадывавшейся молитвенной скамейки. Мне не хватало окна. Я дала волю фантазии, и вскоре смотрела через воображаемые окна: на весельные лодки на озере Мичиган из окна квартиры Мэг в Милуоки; на папин сад лекарственных растений, который был виден из нашего кухонного окна, когда‑то служившего ледосбросом; на старые викторианские дома, огромные, как амбары, которые видно было из моего окна над воротами, когда я жила на улице Чемберс. Как бы поступила сейчас Мэг, если бы она была здесь? Но Мэг замужем за Дэном, врачом, который, хотя еще и не начал практиковать (он продолжал коллекционировать специальности в собственном дипломе), похоже, располагал кучей денег. У Мэг уже было двое детей, и она собиралась открыть собственное дело. В общем, она бы здесь не оказалась. А Молли? Никогда невозможно предугадать, как поступит Молли. В настоящий момент она живет с индийским математиком в убогой квартирке в Анн‑Арборе. Если выглянуть из окна ее кухонного окна, то увидишь Армию спасения. Я сложила книги на столе в две стопки. Там не просто негде было спрятать книги, там вообще не было укромного места, и точка. Может, это сделано специально. Может, в двери есть глазок. Я проверила – глазок действительно был, но кто‑то закрыл отверстие шерстяной шторкой. Тем лучше. И вдруг мне в голову пришла мысль: наверное, я использовала неверную метафору, и моя комната вовсе не тюремная камера, а уютная каюта на корабле. Может быть, я не узница, а пассажирка великолепного лайнера, направляющегося к новым землям на краю света. Как и все пассажиры, разложив свои пожитки, я была готова выбраться на палубу и осмотреться. Моя дверь выходила в коридор с дверями только по одной стороне, как коридор в европейских поездах. Ни на одной из дверей не было номеров или каких‑то других обозначений. Не было видно и обитателей соседних камер, то есть, я хотела сказать, других пассажиров. Возникло желание убежать, но я всегда плохо ориентировалась в пространстве, потому не смогла бы самостоятельно найти путь на улицу, чтобы спасти свою душу. Направо или налево? Я повернула направо и через несколько поворотов, окончательно сбивших меня с толку, обнаружила дверь, которая была немного больше других. Открыв ее, я попала в квадратную крытую галерею, похожую на тюремный двор для прогулок заключенных, только меньшую по размеру. Там было полно грязи и мусора после наводнения. Каменные скамейки, неподъемные даже для пары здоровяков, оказались перевернуты под напором воды. Линия от воды, как ободок грязи в ванной, проходила выше капителей колонн, поддерживающих небольшие своды аркады. Глядя вниз с лоджии, я увидела маленькие группки монахинь, беседующих о чем‑то своем, исключительно монашеском. Я даже слышала пение, доносившееся откуда‑то издалека, так что невозможно было разобрать слова. — 59 —
|