|
Японец: У тебя нет никаких сомнений насчет правомочия того, о чем ты говоришь? Карл: Нет. Даже сомнения не вызывают у меня сомнений. Поскольку я знаю, что, так или иначе, все есть ложь, то все, что я говорю, содержит в себе абсолютное сомнение. И это абсолютное сомнение не оставляет места для сомневающегося. Так что в этом абсолютном сомнении сомневающегося больше нет. Поэтому, что бы я ни сказал, это ничего не даст тебе, не обрамит то, что является самой истиной, поскольку я никогда не смогу говорить о Том, которое есть истина. Так что все мои слова ничего не меняют. Они абсолютно бесполезны. Все слова, песни, действия абсолютно бесполезны. Абсолютное сомнение – это свобода. Поэтому я абсолютно сомневаюсь в том, что говорю. Абсолютно! Все, что только может быть сказано, что может быть заключено в слова, не может затронуть То, которое есть самое бытие. Для Того, которым я являюсь, никогда ничего не случалось. Говорение или неговорение не может изменить то, что я есть. Поэтому, сомневайся я или не сомневайся, есть только полная безучастность ко всему, что есть. Именно на это всегда указывал Рамана – на То, которое есть само Сердце, которое ты не можешь подвергать сомнению. Чтобы иметь сомнения, ты должен существовать до них. Но в Том, которое пребывает до этих сомнений или не-сомнений, ты не можешь усомниться. Даже в сомнении тебе необходимо существовать. Основное учение Рамакришны было о том же. Все всегда возвращается к этому. Вопреки знанию или незнанию, ты есть. Вопреки сомнениям или их отсутствию, ты есть. Абсолютно вопреки всему, что ты говоришь или не говоришь, что переживаешь или не переживаешь, ты есть. Об этом я и говорю. Я указываю на это, но я не могу втиснуть это ни в одну концепцию. Даже это – уже концепция. Концепция на концепции, но разницы никакой. Даже при всех своих различиях указатели по-прежнему указывают только на бесцельность: они не могут обозначить цель, на которую указывают. Бесконечно. Единственное, что могу сказать: изо дня в день я веду разговоры об этом, и это всегда как – ты. Они возникают из неисчерпаемой тайны. Не знаю. Но Тем я и являюсь. Похоже, я никогда не смогу наговориться об этом вдоволь. Или же это оно не может насытиться тем, что исходит из этого рта, кто знает? Кого это волнует? Франческо, тебя волнует? Сегодня все было мило? Франческо: Я не верю в это. Было мило. Не хочу все портить. Карл: Обычно он жалуется, что я слишком груб. Антонио: Еще двадцать минут, Франческо! (смех) Карл: Смотри, осторожнее! Женщина: Это как-то слишком скучно, если ты не деятель. Нечего делать… — 117 —
|