|
«Женька, пойдем с нами в ресторан!» - пригласил Лобанова Борода. Лобанов вежливо отказался, объяснив, что из-за язвы желудка он совсем не пьет; и по этой причине, кстати, его не взяли в армию. Мы отправились в «Алтайские зори» вдвоем — пропивать червонец Макеши — очередной, такой неожиданный подарок Ра. Придя в ресторан, мы с Бородой стали невольными свидетелями очень забавного происшествия. Заказав по салату, бифштексу и картофелю «фри», а также графин молдавского коньяка «Белый аист» (аккурат на 10 макеевских рублей), мы с большим удовольствием стали слушать песенку «Чубчик кучерявый» в исполнении известного тогда, да и сейчас, в Барнауле музыканта Сергея Ломовацкого («Лома») - двоюродного брата Сергея Кандрина - того самого Депардье с моего курса, про которого я уже писал в начале романа. У Лома был прекрасный тенор (в точь — точь, как у Петра Лещенко); к тому же он блестяще закончил барнаульское музыкальное училище и институт культуры, поэтому, в прекрасное дополнение к его замечательным природным данным, он был еще и грамотным, очень умным (что случается крайне редко в музыкальной среде) вокалистом: «Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый, Развевайся, чубчик, по ветру. Раньше, чубчик, я тебя любила, А теперь забыть я не могу. Пройдет весна, настанет лето. В саду деревья пышно расцветут, А мне бедно — бедному мальчонке Цепями ручки - ножки закуют!» Когда Ломовацкий вышел на последний куплет песни, внезапно случилось следующее: «Но я Сибири, Сибири не страшуся, Сибирь ведь тоже русская земля. Эх, вейся, вейся, чубчик кучерявый, Развевайся, чубчик, по ветру!» - сразу же после этих проникновенных слов, со своего места из — за крайнего столика слева сорвался пожилой мужчина лет 65 - очевидно, бывший «зека», - который стремительно подбежал к Лому и, захлебываясь слезами радости, начал исступленно целовать ему руки, смешно причитая при этом: «Ой, спасибо, сынок, сыночек мой дорогой! Это же — Петр Лещенко!» Не выдержав этой душераздирающей сцены из-за другого столика в центре зала вдруг поднялся молодой парень лет 25 и нетвердой походкой направился к эстраде, пытаясь поднять упавшего на колени перед Ломом, как перед только что сошедшим на эту грешную Землю Великим и Могущественным Божеством, основательно захмелевшего старика. Этим парнем оказался Вадим Колокольников («Колокоша») - будущий самый молодой «вор в законе» в «новейшей Истории России». Поток и ресторан «Алтайские зори» всегда были его традиционной «вотчиной». «Пошел на х.., пидорас вонючий!» - закричал на него дед, яростно отбиваясь руками и ногами от опешившего, совершенно растерявшегося в этой ситуации Колокоши. Вадим смертельно побледнел от такого страшного для любого мужчины оскорбления, а тем более - для криминального «авторитета», привыкшего в любой ситуации «отвечать за базар», но, здесь надо отдать ему должное — он ничего не сказал и даже не ударил деда в ответ, а только вежливо, вместе с двумя другими уголовниками, вывел вконец распоясавшегося старика из зала ресторана. «Вот она — волшебная сила Искусства!» - пафосно подумал я тогда, с уважением и какой-то особой завистью музыканта глядя на счастливого Сережу Ломовацкого, купающегося в «океане народной любви», как избалованный всеобщим вниманием дельфин. — 142 —
|