Сын Ра

С Ниной Кирсо я познакомился 13 августа 1988 года во время концерта на барнаульском стадионе «Динамо». В день этого злополучного концерта выдалась очень холодная, необычная для начала августа, промозглая погода, а я был одет всего лишь в легкий парусиновый костюм испанского тореадора (из-за отсутствия денег у нас в рок - группе не было единообразных костюмов, и каждый член коллектива одевался, кто во что горазд). Глядя на меня, окончательно посиневшего от холода, Нина, наконец, не выдержала и отдала мне со своего «барского плеча» теплый мохнатый свитер, который еще хранил тепло ее роскошного тела и сразу же согрел меня. Этот явно женский свитер уже издалека всем бросался в глаза и стал еще одним ярким штрихом в моем и без того совершенно абсурдистском костюме. Почему же концерт, все - таки, злополучный — наверно, спросит любопытный читатель? Да потому, что он состоялся в пятницу 13, как и тот злосчастный концерт в Караганде в далеком 1980 году. Только сейчас ситуация была еще хуже, чем тогда, в «розовом» детстве.

Дело в том, что прямо там, во время концерта на стадионе, у меня, как всегда, «полетел» мой старенький синтезатор «Korg - РА800». Сказать, что он сломался — значит, ничего не сказать. Синтезатор в один момент сбросил все свои «дивные» тембра и звуки, и играть мне просто стало не на чем. Ситуация осложнялась еще и тем, что в отличие от Михаила Муромова и Нины Кирсо, мы играли «вживую», а вступление ко всем без исключения песням должно было играться на моих клавишных.

Начинать свое выступление мы должны были своей «эпохальной» песней «Идет конвой», которая была написана нашим вокалистом Сережей Мациевским явно под впечатлением очень популярной тогда ленинградской группы «Авиа». После моей виртуозной «проходки» на синтезаторе, Мациевский, обычно, эффектно вскидывал ножку вверх, как в канкане, и начинал петь. В этот раз все пошло совершенно по другому сценарию.

Коснувшись клавиш, я вместо звука флейты на привычном регистре инструмента услышал лишь какое-то отвратительное шипение, наподобие шипения змеи; причем, шипело очень громко - на весь стадион. В панике я начал перебирать все регистры на синтезаторе, но там везде была все та же ужасающая картина — одно шипение, и больше - ничего. Но надо же понимать, читатель, что в это время наши несчастные музыканты уже играли вовсю эту дурацкую песню, выходя на третий круг, безуспешно ожидая моей «могучей» интродукции, а Мациевский уже основательно подустал без конца подбрасывать свою пухленькую еврейскую ножку вверх, каждый раз, как немая рыба, смешно открывая рот, в очередной раз приготавливаясь петь. «Кац, да ты зае...л уже всех, залупа!» - истошно завопил на меня, не выдержав моих бесконечных «фальц - стартов», наш непревзойденный басист Саша Кораблин (с его «легкой руки» меня в ансамбле окрестили Кацом за некоторое сходство с этим легендарным маэстро - дирижером новосибирского симфонического оркестра). Его слова, определенно, возымели действие — наконец - то, я нашел в инструменте какой-то чудом сохранившийся отвратный, просто паршивый звук и, с грехом пополам, изобразил свою долгожданную партию - соло. Итог нашего «сакрального» выступления вполне закономерен — нас от души освистали. «Колхозники!» - громко и сердито кричали нам с трибун стадиона, и мы, понуро опустив головы, поспешили убраться с футбольного поля от этих «неблагодарных фанатов» - так, на всякий случай, чтобы «не дразнить гусей» - случай то, дорогой читатель, «как известно, бывает всякий»!