Следующий рассказ мне передал Виктор Шипицын, наш же односельчанин. — Пилили мы с Кешкой в лесу дрова, на зиму готовили, а я при нём и врезал топором по ноге. Ударил носком между сухожилием и веной. Сантиметров около пяти рана была. Он быстро сдёрнул с меня сапог, портянку, перевязал рану сорванной с себя нательной рубахой и быстрее запряг коня… Когда я едва забрался в телегу, он и говорит: — Не дрейфь! Кровь не пойдёт, и никакого заражения не будет. Я так сказал. И он погнал коня. Я еду и чувствую, как меня всего морозить и трясти начинает. И голова закружилась, и побледнел, видно, я. А он заметил это и опять таким это командирским голосом: — Возьми нервы в руки. Ничего у тебя не болит. И ноге совсем не больно. И верно. До больницы я уже доехал спокойно. А когда хирург усадил меня да сдёрнул с ноги повязку, я смотрю, а на рубашке лишь одно розовое пятнышко. Хирург говорит: — Вы что мне голову морочите? Зачем с царапиной в такую даль мчались? Смазали бы дома йодом — и всё. — И ткнул при этом пальцем подле той царапины. И она, рана-то, тут же открылась и кровь хлынула… А этот случай произошёл опять-таки на моих глазах уже где-то в начале семидесятых годов, когда после долгих лет разлуки мы с Кешкой опять встретились. Приехал он ко мне в Красноярск, а жил я тогда в Николаевке, ну и поставил машину на склоне дороги напротив моих окон. Я увидел его, вышел за ворота, а тут из-за спины у Кешки, теперь уже Иннокентия Васильевича, мальчишеский крик: — Дяденька, ваша машина покатилась! Иннокентий Васильевич тут же обернулся, тихонько выругался и сказал, глядя в сторону своего грузовичка: — Прямо, прямо, через мостик! Машина перекатилась через мостик по Заливному переулку и направилась на угол стоявшего напротив дома. — Левее! — уже крикнул Иннокентий. — Ещё левее! Теперь тормози. Машина отвернула от угла дома, прокатилась ещё шагов двадцать и остановилась почти у железнодорожной линии. — У тебя сын, что ли, в кабине? — спросил я. — Никого там нет, — не смущаясь ответил он. — А кому ты подавал команды? — Машине. Я ошалело захлопал глазами и первым вошёл в калитку ворот. Позднее, уже в доме, он пояснил: — Машине иногда хочется в одиночку порезвиться. Вдруг снимется с ручника и — поехала. Вот и слежу, чтобы сдуру в кювет или под мост не съехала. — И команды выполняет? — Не всегда. Иногда упрямится. Давеча она по-хорошему была настроена. Давеча — это было здорово. Если бы не видел своими глазами, не поверил бы, но тут мне вспомнилась наша жизнь в колхозе во время войны, вспомнились разные случаи из его жизни — и всё встало на место. Колдун — он и есть колдун. — 228 —
|