КОЛДУНШла война, мы, пацаны, боронили колхозное поле. Моя лошадь идёт впереди, а Кешки Астапова — сзади. Но поля у нас, в таёжной зоне, сами знаете какие. Это сейчас всё тракторами повыкорчёвали, а тогда — пень на пеньке, корень на корне. У меня даже спина устала нагибаться да отцеплять борону. И тут Кешка мне говорит: — Давай я впереди пойду, а то из-за частых остановок мы и норму сегодня не выполним. Мы поменялись местами, и дело впрямь пошло лучше. Вот Кешка ведёт коня мимо огромного листвяжного пня, от которого восемь длиннющих корней, как щупальца осьминога, во все стороны раскинулись, а сам всё оглядывается на борону. Та идёт покачиваясь, переваливаясь на неровностях пахоты и проходит благополучно. Я обхожу этот же пень с правой стороны — и тут же остановка. Кешка смеётся: — А вот если бы я посмотрел на твою борону, она бы не зацепилась. — Не трепись! Мы заспорили. И тогда товарищ развернул своего коня и проехал по моему следу, как по гладкому столу. Моя же борона вцепилась в какой-то отросток аж тремя зубцами. Короче, подзадержались мы подле того пенька, раз по пять проехали по одному и тому же месту, причём он — чисто, а я… Этот пример вроде бы пустяк. Можно сказать, ну просто везло ему, но вот ещё несколько примеров. Валили мы с ним сосну. И хотя подпил был сделан по всем правилам, она своей вершиной вдруг направилась на густую ель, что стояла в восьми шагах и снять её с которой было бы невозможно… Я с ужасом смотрю, что сейчас погибнет напрасно затраченный нами труд, и слышу вроде как накалившийся вдруг голос: — Но, но! Не вздумай на ель навалиться! И сосна послушалась. Она дрогнула кроной, повернулась на пеньке каким-то немыслимым образом и, крутнувшись, упала рядом с елью. — Ну то-то! — сказал радостно Кешка и победно поставил ногу на поверженное дерево. Где-то в сороковом году Кешка закончил курсы трактористов и на новеньком тракторе прикатил из МТС в свой колхоз. Но бригадиру колхоза вдруг захотелось посадить на этот трактор своего сынка, который закончил курсы раньше. Ну, вы сами знаете, как рядовому трактористу спорить с дуроломом-бригадиром. Плюнул Кешка, заглушил мотор, спрыгнул на землю, похлопал рукой по капоту да и говорит: — Не слушайся, миляга, никого, кроме меня. И что вы думаете? Сколько бригадир со своим сыном ни бились, пытаясь завести двигатель, три дня вроде бы провозились, но так и не завели. Махнули рукой, вернули Кешке. Тот подошёл к своему работяге, крутнул всего только один раз заводную ручку, и трактор тут же заработал. И тогда сын бригадира первым — прыг на сиденье. Обдурили, дескать, дурака. Но не тут-то было. Мотор заглох. И только ещё через день, пока кто-то не сказал бригадиру, что с Кешкой бесполезно спорить, тот получил назад своего “железного коня”. — 227 —
|