|
И не в значении «работать на заводе», а в каком-то другом. В каком? К счастью, среди них был лорд-толкователь. — Работать, — сказал Миша Логинов, — это значит что-то создавать. Создавать то, чего не было до работы. — А вот я полы подметаю — я работаю? Работаю. А что я создаю? — Ты создаешь чистоту, — не задумываясь ответил Миша Ане Пугачевой. Каштанов сразу подхватил Мишину мысль: — Конечно, ребята! Работать — это почти всегда означает создавать чистоту, это значит создавать лучшую, чистую жизнь вокруг себя, создавать новые отношения. Каждым словом своим или поступком мы или создаем что-то хорошее или разрушаем его… Посмотрите, ребята: за этим словом «работать» кроется великая идея. Жизнь — как ежечасное строительство новой жизни вокруг себя… Великая идея! Каштанов и сам только что понял эту действительно великую идею, и даже те, кто не вникал в спор, замерли: рождение мысли всегда находит отклик в душе, всегда изумляет, как всякое рождение и возникновение, за которым удалось проследить. Елена Васильевна, предоставив мужу вести разговор, почти не вслушивалась в него. Она смотрела на ребят, широко открыв глаза, как девочка, и старалась понять, что происходит сейчас с ее учениками. Равнодушно слушает Керунда, и полупрезрительная улыбка не сходит с ее лица; едва скрывает свою досаду Володя Фокин, всем своим видом показывая: «Что делать! Придется и это вытерпеть!»; загорелся Леня Лапшин, клеймит Каштанова: «Ну, собрались, ну, весело, ну, пошамонили, так нет оказывается, это мы ра-бо-та-ем!»; бесстрастно и спокойно смотрит на всех Лариса Аракелова, старается и в неудобном положении, на низкой скамейке, сидеть прямо, держать лопатки; вздыхает от нетерпения Сергей Лазарев, хмурится, как всегда; и терпеливо ждет, когда все это кончится, Игорь Сапрыкин… А все-таки то один, то другой вскинет голову, вставит слово, и все-таки это не урок и не собрание и не похоже на урок или собрание. Идет какое-то новое действие, в котором — Елена Васильевна чувствовала это, как никогда, объединяются ребята. Тут даже не слова сами по себе важны, тут что-то за словами стоит… Каштанова не могла знать, о чем думает каждый из ребят, она не умела читать мысли даже на близком расстоянии, но она не ошибалась в своем чувстве. Для Клавы Киреевой, например, разговор доносился общим неясным гулом, а думала она об одном парне, который предложил ей ходить с ним, а она отказала ему, а он сказал, что убьет ее, на что она ему ответила: «А еще что ты сделаешь?» — и тогда он затрясся от злости. И вдруг, неизвестно от чего — не от гула ли серьезных и трудных слез, доносившегося до Керунды издалека? — почувствовала она, что вся эта ее жизнь с клубом, танцами, приставаниями парней может кончиться и смениться на какую-то другую жизнь. Первый раз эта мысль пришла к ней, когда она писала сочинение о маме, второй — когда они с мамой, обнявшись, сидели на тахте, и вот опять. Как будто она раздваивается, как будто она всем своим внутренним миром вошла в другого человека, как в комнату, в которой она никогда не была. Клава вздрогнула, собрала волосы и пропустила их через пальцы и, слегка испугавшись этого раздвоения, вернулась в свой обычный мир, наградив Каштановых прощальной полупрезрительной улыбкой. — 81 —
|