Русская судьба, исповедь отщепенца

В 1958 году в институте состоялась конференция по проблеме логических и диалектических противоречий. Конференция была локальной. Наши выступления были отпечатаны в нескольких экземплярах и соединены в сборник для внутреннего пользования, не для печати. Копии этого сборника валялись без надобности на канцелярском шкафу в нашем секторе. Институт посетила делегация западных философов. Они поинтересовались нашей конференцией. Я отдал им одну копию никому не нужного сборника выступлений. Через некоторое время (в 1959 г.) в каком-то журнале на Западе появилась статья Н. Лобковица о разногласиях в советской философии. Обо мне он писал, будто я "имел мужество свергать диалектические противоречия". Меня, конечно, вызывали в КГБ по поводу передачи материалов конференции на Запад. А тот факт, что я якобы отвергал диалектические противоречия, стал предметом нападок на меня со стороны институтских защитников чистоты марксизма. Упоминание обо мне Н. Лобковицем было первым в западных журналах. Почти через двадцать лет (в 1978 г.), когда встал вопрос о моей высылке из Советского Союза, профессор Н. Лобковиц был ректором Мюнхенского университета. Он пригласил меня в университет гостевым профессором. Под этим предлогом меня и выслали из страны.

ЗАБАВНЫЙ КУРЬЕЗ

В институт я был принят на должность машинистки-стенографистки, хотя я печатать на машинке не умел и до сих пор не умею. На первых порах мне поручили работать с сумасшедшими, которые десятками осаждали идеологические учреждения. Я отвечал на их письма, читал. рецензировал их сочинения, беседовал с ними. Хотя я скоро был переведен на должность научного сотрудника, эта обязанность работать с сумасшедшими оставалась за мною в течение многих лет. Впоследствии я использовал опыт этой работы в моих литературных произведениях, в особенности в книге "Желтый дом", основанной на фактах жизни Института философии АН СССР. Один из моих "психов" свихнулся на теме индивидуального террора. Это был очень интеллигентный и милый инженер. Он пришел в институт и спросил сотрудников, толпившихся на лестничной площадке и от безделья занимавшихся зубоскальством, кто в институте интересуется проблемами индивидуального террора. Все не сговариваясь назвали ему меня. Стоило ему взглянуть на меня, как он сказал, что я и есть тот человек, какой ему нужен, и проникся ко мне полным доверием. Он посвятил меня в свои планы. А планы были далеко идущие: взорвать Лубянку или какое-либо правительственное здание. Последнее желательно взорвать, когда там будет проходить какое-либо торжественное заседание и все члены Политбюро ЦК КПСС будут в сборе. В качестве объекта взрыва фигурировал и Мавзолей Ленина. Техническую сторону дела он брал на себя. От меня требовалось философское обоснование необходимости покушения.