Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Более опытным стал, безусловно, и сам царь, научившийся за эти годы многому у того же Горчакова. В 1857 году, когда во время личной встречи с Наполеоном III тот затронул в разговоре польскую тему, царя это возмутило. Едва французский император вышел из комнаты, русский монарх, не скрывая досады, воскликнул: «Со мною посмели заговорить о Польше!» Спустя всего лишь несколько лет Александр II на пару с Горчаковым хладнокровно беседовал о Польше со всей Европой. Самой же Европе приходилось с Россией спорить, но не было ни единого повода, чтобы с ней воевать.

Диспут закончился в пользу России. Не потому, что Петербург убедил всю Европу в своей правоте, а просто потому, что русская дипломатия сумела полностью нейтрализовать совместные усилия европейской дипломатии.

В своем последнем послании, подводившем итог бурной дискуссии, все так же спокойно и взвешенно, как и в начале спора, Горчаков резюмировал:

Наш августейший государь по-прежнему проникнут самыми благосклонными намерениями к Польше и самыми примирительными чувствами относительно всех иностранных держав… Что же касается до той ответственности, которая могла бы пасть на его величество по международным отношениям, то эти отношения определяются международным правом. Лишь нарушение основных начал этого права может навлечь ответственность. Наш августейший государь постоянно соблюдал и уважал эти начала относительно иностранных государств. Его величество вправе ожидать и требовать того же уважения и от других держав.

Возразить на это было нечего. Европа смирилась. Эта элегантная победа заслуженно вошла в анналы истории мировой дипломатии.

Нечестивое воинство и нечестивые пастыри. Петербург сердится, Ватикан негодует

Если во времена Павла I дружественные отношения России с Ватиканом достигли своей вершины, то во времена Александра II они сошли на нет. Причиной этому послужила все та же Польша. Ватикан клеймил «нечестивое русское воинство», а Петербург «нечестивых пастырей», призывающих верующих с церковного амвона к бунту и кровопролитию. Российская власть, привыкшая со времен Петра Великого к полному повиновению православной церкви, искренне не понимала, как может католическая церковь столь глубоко увязнуть в политике, да еще и подстрекать к свержению существующего строя.

В ходе подготовки к восстанию польский костел действительно стал чем-то вроде политического клуба, а ксендзы взяли на себя роль народных трибунов. Практически каждое богослужение содержало русофобские заявления и заканчивалось пением революционных гимнов, а в ходе церковных процессий толпа несла лозунги, весьма далекие от богоугодных.