|
Признавая вежливость поручения, возложенного на этих господ, мы не можем отдать себе ясного отчета в причинах, его вызвавших. Для нас не существует смертельной опасности, и мы не доведены еще до того, чтобы нуждаться в содействии иностранных войск… Прусское правительство рисует черта гораздо страшнее, чем он есть в действительности. Зато сам император и Горчаков жест Пруссии оценили, поскольку речь шла не только и не столько о Польше, сколько о смене внешнеполитических приоритетов в европейской политике России. Петербург принял решение переориентироваться с Парижа, с помощью которого он наказал австрийцев, на Берлин – Бисмарк мог помочь русским добиться пересмотра итогов Крымской войны. Что же касается польских дел, то конвенцию по этому вопросу тут же подписали: Россия и Пруссия условились, что в случае необходимости их войска могут переступать совместную границу, а если окажется нужным, то и преследовать повстанцев на территории соседнего государства. Александр II решил, что такой вариант предпочтительнее, чем позволить Бисмарку начать эксперимент по ускоренной «германизации поляков». Обнародование текста русско-прусской конвенции стало катализатором дипломатического похода Франции, Австрии и Англии на Россию. На Горчакова обрушился шквал нот, где указывалось, что на России, как на члене европейской семьи, лежит обязанность гарантировать спокойствие в Европе. Слова, аргументы и правовые обоснования в каждой из нот были различными, но главная мысль формулировалась одинаково: дайте Польше наконец то, чего она просит. К трем державам постепенно присоединились и многие другие европейские страны: за поляков ходатайствовали в то время Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Португалия и даже Турция. Уклонились от участия в дипломатическом натиске, сославшись на свой нейтралитет, лишь Бельгия и Швейцария. Казалось, Россия снова стоит перед опасностью оказаться в изоляции, однако Европа была уже не та, что в канун Крымской войны. Бисмарк решительно встал на сторону русских, а его слово в европейской политике значило немало. Но главное, русскую внешнюю политику определяли уже не Николай I и Нессельроде, а Александр II и Горчаков. Российский МИД, спокойно и взвешенно реагируя на каждую ноту, дезавуировал большинство аргументов противников. Логика защиты Горчакова строилась на твердой почве. Б?льшая часть уступок, что предлагали сделать полякам европейские страны, ничуть не противоречила планам царя-реформатора, поэтому оппонентам сразу же было заявлено, что им нет смысла ломиться в открытую дверь. Реформы будут обязательно проведены, заверил всех Петербург, но лишь тогда, когда в Польше воцарится порядок. — 216 —
|