|
Наиболее достоверным и объективным источником информации о декабристах до сих пор остаются протоколы заседаний следственной комиссии, созданной властью сразу же после восстания. Царские «следователи», точно такие же аристократы, как и арестанты, сталинские органы госбезопасности напоминали мало, а потому охотой на ведьм не занимались. Доказанным считалось только то, что удавалось подтвердить либо документально, либо опираясь на ряд убедительных свидетельств. Все остальное после изучения отметалось и в обвинительное заключение не входило. Если декабристы были не профессионалами, а своего рода «любителями» в революционном деле, то следователей комиссии можно считать «любителями» в деле полицейском. Главными действующими лицами в комиссии поначалу являлись великий князь Михаил Павлович (младший брат императора), военный министр Татищев, действительный тайный советник князь Голицын, генерал-адъютанты Голенищев-Кутузов, Бенкендорф и Левашов. Это обстоятельство в немалой степени способствовало объективности расследования: нередко князь-следователь и князь-арестант хорошо знали друг друга, бывали ранее на одних и тех же светских раутах, заседали в одних и тех же масонских ложах. За редким исключением князь-арестант мог позволить себе лишь о чем-то умолчать, но не считал возможным лгать. В свою очередь, князь-следователь не мог позволить себе подтасовать факты. Понятие о приличиях оставалось в силе, несмотря на то что теперь участники событий волею судеб оказались по разную сторону баррикад. Комиссию интересовало все: история возникновения тайных обществ, их планы, персоналии и, конечно же, роль иностранного фактора. Все материалы комиссии попадали в руки императора, который и решал судьбу подследственного: отпустить, организовать очную ставку, посадить на хлеб и воду или, наоборот, разрешить арестанту пить за обедом вино. Кстати, в ходе следствия наказывали (ужесточением содержания) отнюдь не за политические взгляды, а за оскорбительную, с точки зрения комиссии, дерзость, проявленную на допросе, или редкие случаи откровенной лжи. Думается, что, читая материалы следствия, Николай Павлович не раз мысленно корил за «политическую близорукость» своего старшего брата, на глазах у которого в течение десяти лет вызревал заговор. Вот, например, красноречивый фрагмент из протокола очной ставки капитана Синявина и корнета Ронова: Ронов в 1823 году донес правительству, что Синявин сделал ему предложение вступить в тайное общество, занимающееся составлением конституции для России, но не был в состоянии сие доказать, ибо Синявин отперся, он (Ронов) был отставлен от службы как ложный доносчик, выслан из столицы и отдан под надзор полиции. Ронов свое показание подтвердил, Синявин отперся, утверждая, что он с Роновым говорил только вообще о тайных обществах, существующих в Италии, Германии и прочих странах Европы. — 108 —
|