Россия

Зал молчал. Он помедлил еще, как будто ждал чего-то, или хотел сказать… Затем, слегка поклонившись и коротко поблагодарив слушателей, пошел на место.

Раздались первые аплодисменты. Он поклонился еще – и сел на освободившееся место, по-прежнему в конце зала.

Возникла небольшая дискуссия. Он не стал вмешиваться – сделал вид, будто что-то записывает в блокноте.

В перерыве – зашел в буфет… хотелось расслабиться. Но там к нему подошли студенты: пришлось отвечать на вопросы. Он, в сущности, был не против… Когда-то и сам он был такой же - задиристый, самоуверенный, с головой, распухающей от книжных премудростей, стремился подсознательно положить на обе лопатки любого, в случайном споре или на семинаре. Поэтому он хорошо понимал их! Только безжалостное Время наставляет каждому его кровавые синяки. Но большой вопрос, что лучше: быть задиристым, самоуверенным, молодым оптимистом – или полным горького жизненного опыта скептиком?

Его вдруг охватило странное ощущение, будто он играет на лугу с подросшими, но еще не полностью самостоятельными, лишь встающими на свой Путь щенятами, которые по молодости не могут порой рассчитать силы «клыков» и «когтей», оставляя в собеседнике зримые, болезненные следы…

Перерыв прошел. Зал чуть поредел. Стоявшим освободились места. Он уже хотел уйти… Но мелькнуло еще в душе мимолетное ощущение, что лучше бы ему пока остаться?.. Он послушался, привык доверять в последние годы интуиции. Во всяком случае она подводила его реже, чем холодный разум.

Кто-то мельком затронул тему веры.

Странник встрепенулся… Что-то отозвалось в душе его, хотя он и понимал, что в пределах таких собраний не избыть такой темы, не ответить на все связанные с нею вопросы, не разрешить сомнений. Но это было интересно, важно ему… В этой теме коренился, возможно, последний оставшийся смысл, ради которого стоило жить.

…Меж тем выступающие и их оппоненты из зала перешли на «перетряхивание исподнего» у любви, добра и зла. Но Бог, Христос даже у верующих, судя по тону и смыслу, был, как выразилась когда-то одна давняя знакомая Странника, словно бы «кукольный», «сусальный»?.. Даже некоторые священники не самых видных, небольших церквушек могли бы сказать о вере и любви куда убедительней, сильнее, чем эти Фомы в душе, которым надо было сначала показать, чтобы они воистину уверовали.

Он слушал около получаса. Потом – встал, попросил слова. Никто особо не возражал. Но опять непонятно было – хотят ли они снова слышать его, или только терпят?

Однако не сказать того, что должен был, он уже не мог.