|
Генри Райдер Хаггард, "Прекрасная Маргарет"* ----- * Пер. Б. Грибанова. ----- 1 Они уходили от погони немногим более двое суток, вместо ожидаемых трёх. Отдыхали, включая еду и сон, четыре часа, после чего вновь скакали. Были брошены великолепные шатры, были оставлены конные носилки, и Миура с Ахискалой тряслись на крупах позади конных стрелков короля Эдгара - как деревянные, они не ведали усталости. Каждую ночь они наблюдали в поле до сотни костров - это пытались нагнать их рыцари Ордена Сионского Храма под предводительством неутомимого де Сент-Астье. Конные стрелки короля Эдгара начинали роптать: мол, у каждого из нас в котомке - моток верёвки, колышки и молоток. Это делается просто: забиваешь колышки, протягиваешь верёвку, отходишь так ярдов на сорок, настраиваешь арбалет. Первый ряд рыцарей натыкается и падает, за ними остальные. Остаётся выбрать мишень... На исходе вторых суток изнурительной гонки поймали шпиона. Зашитый в уголок куртки клочок пергамента гласил: "Верь каждому его слову" и был подписан временно исполняющим обязанности магистра Ордена, графом де Сент-Астье. - И что же ты должен сообщить на словах? - спросил сэр Линтул. Но лазутчик молчал. - А что, может быть, внушить ему пару пьяных песенок? - предложил Тинч. - Ну да. Лучше бы внушить, что нас следует встречать с почётом и уважением, - возразил Пикус. - Лучшим будет просто написать у него на лбу: "дурак", - пошутила Исидора. Сэр Артур молчал. В последние дни он предпочитал манкировать своими обязанностями командора ордена, но всё чаще и сильнее прижимался к Исидоре. - Ах, вот, какие все вы честные и благородные! - улыбаясь во все зубы, молвила Матильда. - Ладно! И приказала слугам, извлекая из складок платья небольшой кинжальчик: - Держите-ка его крепче. Не желает говорить, так пускай не сможет отныне сказать ничего... Откройте ему рот! Я сама подрежу его поганый язык! После чего лазутчик заметно оживился и высказался начистоту - дескать, ему поручено передать на словах... - А может, его просто убить? - пожал плечами Пикус. - Не тащить же за собой... - Погоди, - сказал Телле. - Вот, всё же, он - навроде мухи или мыши. Тоже тварь Божья! Отпустим - так его свои же и прихлопнут. Убьём - всё грех на душу... И за что? Всё за то, что он, как Божья тварь, верный пёс, выполнял волю хозяина своего? Давайте просто угостим его вином! Хорошенько угостим! А утречком, проспавшись, он выскажет тамплиерам, что мы ничего не будем иметь против, если де Сент-Астье поумерит свой пыл... Правда, его записочку хорошо бы оставить себе. Пригодится, быть может... — 241 —
|