|
Сегодня "видовое разнообразие" человечеству необходимо не для того, чтобы утратить чувства единых больших пространств и социокультурных универсалий, а для того, чтобы подготовиться к требованиям "информационного общества", мировой рынок которого станет не столько рынком товаров, сколько рынком моделей бытия, набором жизнеустроительных парадигм и паттернов. Европейское просвещение требовало одномерности и редуцировало многообразие культур как помеху чистой логике рационального дискурса. Рационализм подавлял источники антропоморфного видения, беря за образец непогрешимый детерминизм мертвой материи, механики. С этим связана старая проблема "первичных и вторичных качеств", из которых "объективными" признавались только первые, соответствующие идеалу операциональности (количественно измеримые характеристики объема и массы). Словом, классический рационализм — эта первооснова модерна, умертвлял вселенную, уподобляя ее мертвому механизму. Континентальный культурологический пострационализм снова оживляет ее, восстанавливая онтологический статус того, что считалось иллюзорным и выносилось за скобки. Эти драмы культуры по-своему отражает экономическая история Запада. Ремесленное производство было антропоморфным, ибо его изделия несли печать индивидуальности и своего творца и, как правило, клиента, которому оно предназначалось. С точки зрения логики массового производства ремесленное изделие несет излишнюю, искажающую информацию. Но сегодня на наших глазах формируется (пока что преимущественно на элитарном уровне) потребитель, который требует именно таких индивидуализированных товаров и услуг и готов оплачивать соответствующий информационный "избыток". Речь идет о новой тенденции формирования гибких, высокоадаптивных производственных систем, несущих такую информацию, какая массовому стандартизированному производству была полностью противопоказана. Все системы решений, которые формировал модерн, были не адаптивными, учитывающими местную индивидуальную и групповую специфику, а контрадаптивными, нивелирующими. Мобилизация культурной памяти и связанного с нею этнотерриториального плюрализма открывает возможность формирования принципиально иных систем принятия решений, ориентированных не на стандартные случаи и подавляющие все нестандартное, а всячески сохраняющих и поощряющих разнообразие. В этом состоит специфика континентальной демократии. Если западный океанический тип демократии характеризуется терпимостью к политическому плюрализму, но совершенно исключает культурный плюрализм, рассматривая все несоответствующее западному культурному эталону как отклонение и пережиток, то континентальная демократия, напротив, делает акцент на культурном разнообразии и его самоценности. Вспомним, какую иерархическую лестницу политических культур выстраивают теоретики модерна. Наиболее распространенная классификация, восходящая к широко известному труду Алмонда и Вербы ("Гражданская культура"), выстраивает следующую иерархию мировых политических культур. — 198 —
|