|
5. Прочтение Беньямином статьи Форверка и его очевидное сопротивление насилию закона приводит нас к последней – и наиболее важной – группе текстов и свидетельств, «составляющих» «Критику насилия». Это бесконечный и сложный «текст», описывающий дружбу Беньямина и Шолема; даже и сегодня его все еще невозможно восстановить. Здесь я имею в виду не столько трудности, связанные с выявлением всех следов, оставленных Шолемом и «отношениями Беньямина и Шолема» в тексте Беньямина[381], сколько абсолютно таинственное и неопределенное отношение Шолема к архивам. Дабы ограничить круг интересов текстом Беньямина и «божественным насилием», мы оставляем в стороне некоторые вопросы, несводимые к конкретным случаям Шолема, Адорно или Бубера: так мы не вызовем более значительных подозрений относительно «использования» архивов и «манипулирования» ими в XX веке. Мы полагаем, что упоминание Беньямином Корея и его соратников стало бы значительно более понятным, если бы, к примеру, было «найдено» письмо Шолема, на которое ссылается Беньямин 4 августа 1921 года[382]. Если бы «Дневники» и «Переписка» Шолема за 1918–1922 годы были доступны широкой публике, стало бы гораздо проще тематизировать намерения Беньямина. То же верно и для восприятия Беньяминова текста. Насколько иным стал бы, к примеру, текст «Критики насилия», если бы мы понимали, что держим в руках толкование мыслей Ханны Арендт – подруги Беньямина и величайшего философа насилия прошедшего столетия. У истоков Беньяминовой аналогии, включенной в название моего текста, могут стоять три текста, или же три опыта Беньямина в качестве читателя и современника послевоенной Германии: a. Роман Германа Бара «Злое племя» («Die Rotte Korahs») 1919 года издания, рассказывающий о судьбе австрийского барона, который неожиданно узнает, что является сыном и наследником отвратительного еврея, сделавшего в войну состояние. Проводимое Баром исследование противостояния – по расовому вопросу – крови и среды, то есть биологии и культуры, а также связи закона и денег, нравственности и испорченности, и, наконец, его истеричный антисемитизм и парадоксальная вера в возрождение евреев – вот элементы, которые, безусловно, привлекли внимание Беньямина[383]. — 136 —
|