Платис

мочь - работы по его специальности не было, так же, как и подходящих курсов.

После множества неудачных попыток найти работу, которая хоть в какой-то степени соприкасалась бы с его специальностью, знаниями и интересами, Марк понял, что перспектив у него почти нет. Он попробовал себя в роли дворника. В конце концов он устроился шомером (охранником), приобщившись к самому распространенному в Израиле занятию мужчин- репатриантов. Недостаточное знание иврита практически закрывало ему дорогу в университеты и школы. Марк чувствовал себя, что называется "не в своей тарелке". Он потерял былую уверенность в собственных силах.
Марк стоял на дежурстве в каньоне и вспоминал, как для него начиналась жизнь в Израиле.

Быстро темнело. По шоссе двигался поток машин. Впереди перед каньоном вся территория стоянки была заполнена машинами. Людей не было, только машины. "Сюрреализм какой-то," - подумал Марк. - "Наверное, это очень символично для нашего времени." Нескончаемая вереница автомобилей, ехавших с включенными фарами, напоминала мифического змея, поглотившего человечьи души.

Глава II

3

Он сидел на диване и мелко тряс ногами. Внутренняя боль накатывала волнами, и когда она становилась нестерпимой, он вскакивал, и, громко стоная, начинал ходить по комнате или уходил на кухню, на балкон, как бы ища там спасения. Но боль не утихала, он размахивал руками, в отчаяньи бил ладонью в стену. "Скорее бы уже сдохнуть, чем так

мучиться... Не может же это продолжаться бесконечно!... Ммм... Когда это все кончиться?!" - он сыпал резкими фразами как ударами, хлестал ими себя, родных, весь этот мир.

Потом из внутренней боли взрывом рождалась злоба и обида. Если боль на время утихала, он переводил дыхание, зная, что приступ сам по себе не прекратится. Но он терпел. Затем все начиналось заново - нарастание боли, беготня по квартире. Оставалось только одно - принять лекарство, чего ему очень не хотелось. Лекарство приносило ощущение блаженного покоя и расслабления. Всего на несколько часов. За это время можно было передохнуть и вспомнить, что еще жив. А потом снова в омут - в приступ.

Когда Марк оказывался на балконе, то подходил к окну. Чаще приступы случались вечером, люди в это время возвращались домой с работы, молодежь оживленно раз говаривала, кто то смеялся, проезжали, сигналя, машины. Он удивленно наблюдал за происходящим на улице и не понимал, чему еще можно радоваться, ведь жизнь и этот мир

настолько отвратительны.

Во время приступов он больше всего боялся потерять сознание. Боялся заболеть чем-то серьезным, паниковал и чуть ли не готовился умереть, если где-то что-то начинало болеть. Иногда при мысли о возможном скором конце, воображаемом, его охватывал прямо таки животный страх смерти. Когда приступы случались ночью, он засыпал только