|
До понимания всего этого Наташа дошла далеко не сразу. Ей понадобилось более полугода. И тогда она со страхом поняла, что не только рутинная деятельность ей не подходит, но и находиться в постоянном поиске и размышлениях – не в её характере. А вот эта, лаборантская работа, пожалуй, и станет её жизненным потолком. Примириться с такой мыслью молодой женщине было чрезвычайно трудно. Как же так? Ведь её с детства готовили быть первой, убеждали не только в якобы насущной необходимости этого, но и в возможности… Но, собственно, именно такое воспитание и плодит тех, кто потом всю жизнь считает себя неудачниками, боясь признаться в этом и себе, и даже как-то выказать перед другими это своё скрываемое от себя понимание. Так Наташа пришла к мысли, что никакое погружение в профессию, никакой – даже самый добросовестный – труд не принесут ей жизненного счастья, что и наука – не её путь. Более того, до неё стало доходить и то обстоятельство, что, по всей видимости, жизненное кредо её матери Нины Петровны тоже было неправильным. Как-то у неё мелькнула уже совсем ранее невозможная, даже ещё и сейчас диковатая мысль: похоже и отношения в её семье, вернее – в семье её матери, не были правильными; не должен был отец Сергей Николаевич быть всегда таким пассивным, таким безропотным исполнителем воли матери, женской воли… Придя к этому, Наташа всё больше склонялась к тому, чтобы начать, наконец , строить свою жизнь в соответствии с тем, чему её последовательно и методично учили (и научили, таки, несмотря на Наташины „тройки“) в советской школе; в основном – на уроках со странноватым, но ставшим привычным названием „домоводство “. Наташе захотелось построить, заиметь семью, свою собственную, а не родительскую… Сразу скажем читателю, что ни в коей мере не считаем такую жизненную переориентацию Натальи Сергеевны чем-то неправильным, тем более – предосудительным. Напротив, такие перемены можно было бы лишь приветствовать. Ведь как раз искусственное навязывание мужчинам исконно женских социальных ролей (а к этому – ещё и манер, стиля социального поведения), а женщинам – мужских как раз и вело и к разрушению института семьи, к чудовищным последствиям в воспитании детей, к снижению способности человеческого общества к самовоспроизводству (самосохранению). Именно так это и происходило сплошь и рядом ещё совсем недавно на Западе (и не было изжито ко времени описываемых событий). Именно в эту сторону шло и развитие советского общества со времён Хрущёва, среди прочего, разрешившего внутриутробное умерщвление ещё неродившихся детей и создавшего предпосылки для проникновения в нашу страну тлетворных и убийственных для генофонда „сексуальных революций“ и „толерантности“ к психопатам–извращенцам в сфере отношений полов. А в результате, к концу „эры Брежнева“ чуть ли не 3/4 всех расторжений брака в СССР осуществлялись по инициативе женщин, то есть, тех, кто самой природой предназначен для творчества в сфере создания и укрепления семьи. А дети в таких кастрированных „семьях“ безо всяких исключений всегда оставались с матерями–разрушительницами собственных семей. Мужское начало в воспитании детей последовательно истреблялось… — 111 —
|