|
Завлаб оказался рядом. Он всё увидел, но неверно расценил судорожную реакцию лаборантки как намерение, несмотря на травму, не утратить пробу крови, столь необходимую для анализа. Перехватив у лаборантки пробирку и шприц, завлаб сам отнёс их на аппарат КЩС и довольно ловко сделал перевязку. В заключение Григорий Семёнович сказал: – Ну, вот и всё! А вы молодец – сохранили кровь для анализа. Чего это Алмаз так вас невзлюбил… Ведь запросто и палец откусить может. Не нравятся ему наши опыты, ох – не нравятся! – Спасибо, Григорий Семёнович, – молвила Наташа, тут же прибавив, – Пусть не нравятся: для людей же работаем! Не добровольцев же нам среди кроликов выискивать. Завлабу эта шутка о кроликах–добровольцах, видимо, пришлась по душе, так что он коротко, хотя и довольно громко хохотнул: новая лаборантка ему нравилась всё больше и больше: и сейчас не растерялась, и пять дней назад отлично, с хорошим знанием методик и пониманием поставленных перед ней задач доложила на общем „производственном“ собрании лаборатории всё, что требовалось – и по вопросам аппаратуры, и по роли КЩС в исследованиях нового фармакологического препарата. И хотя Григорий Семёнович Рубинштейн кроме своих должностных обязанностей был всецело занят подготовкой к защите, всё же он не мог не признаться самому себе ещё в одном: ему вообще нравилась эта стройная, довольно высокая русская девушка (то, что она не замужем, значит – девушка, завлаб узнал из анкеты отдела кадров НИИ). Работа в науке – это совсем не то, что в школе или на заводе: хотя своего рода поток существует и тут, и там, и здесь. В науке нет и не может быть ничего, что бы рутинно повторялось изо дня в день на протяжении всей трудовой жизни человека. Ведь, скажем, на той же фармацевтической фабрике при производстве одного и того же лекарственного средства требуется строжайшее соблюдение всегда одних и тех же технологических требований – отступления, „эксперименты“ здесь недопустимы. В школе же, хотя и разным наборам школьников, детям с различными особенностями их личностей (сказывающихся и на общем климате в том или ином классе) приходится из года в год, исполняя требования одной и той же учебной программы, лишь чуть варьируя (с учётом психологии того или иного класса), „вдалбливать“ ученикам одно и то же, а именно то, что предусмотрено государственной программой. В повседневности человека, работающего в науке, всё иначе. Рутина здесь состоит в том, что отработав методики, необходимые для того или иного исследования, требуется строжайше их соблюдать (иначе не достичь сопоставимости результатов исследований; их просто недопустимо станет сравнивать); изо дня в день нужно повторять определённые методики и процедуры, но – лишь до тех пор, пока данное исследование не завершено; ещё исследовательскому персоналу (техническому – в гораздо меньшей степени) надлежит регулярно и подолгу работать со специальной литературой. Учёный, если он намерен достичь сколько-нибудь значительного результата, работает воистину как вол – далеко не всегда соблюдает предусмотренные советским КЗОТ требования к режиму труда и отдыха: наука – это не столько профессия, сколько образ жизни. И с окончанием рабочего дня размышления учёного не заканчиваются. Нередко случается, что самые удачные мысли, решения и находки приходят именно в официально нерабочее время, в выходные, во время отпуска. Но на всём сказанном „рутина“ и кончается, ибо в своей сути работа в сфере науки – это непрерывные поиск, раздумья, дерзания, зачастую – тот или иной риск. Словом – постоянное и отнюдь нелёгкое творчество, которое не всякому по плечу. — 110 —
|