|
– Кто научил тебя тайнам Алхимии? – спросил я у Адмирала. – Я считаю своими учителями, – произнес он, отхлебнув пиратского рома, – Джи и представителей мира кошачьих. А мои внутренние убеждения проснулись в восемь лет. Мне не надо было читать что-либо про эзотеризм – это было внутри меня… Дорогой Джи, не мог бы ты мне что-либо пожелать? – спросил Адмирал, всматриваясь в его потусторонние глаза. – Я поднимаю бокал за твое абсолютное провозвестие. За Жреца неведомого культа. – Почему вы везде таскаете за собой этих двух типов? – поинтересовалась Шахматная, презрительно глядя на нас. – Это и для меня, может быть, является загадкой, – ответил Джи. – Им некого любить, кроме вас, месье, – произнес Адмирал, – они прекрасно понимают, что вы абсолютный Мэтр оккультизма и абсолютный Мэтр каких-то орденов. Петровичу некуда возвращаться, кроме своих рощ, а Касьяну – кроме своих джунглей. Они верят в тебя, хотя и непонятно, откуда это им известно. – Наш обычный мир им кажется сумасшедшим домом, – добавил Суверен и продекламировал: В сумасшедшем доме, в сумасшедшем доме, В сумасшедшем доме – музыкальный вечер. Крики, клики, шорох струн. На гладком фортепьяно отрезанные руки Играют белый ноктюрн… – Я начинаю видеть кошмар в твоих глазах, мой дорогой Суверен, – прервал его Адмирал. – Значит, мне надо возвращаться к жене: она ждет меня уже три дня. – Тогда подай мне пиджак, жалкая сволочь, и принеси туфли – я тоже ухожу. Адмирал, в своем вельветовом пиджачке и стоптанных туфлях на босу ногу, собрался покинуть вместе с Сувереном дом Шахматной. На улице стоял тридцатиградусный мороз. – Смотри не замерзни! – воскликнула Шахматная. – Хочешь, я тебе подарю стильный теплый плащ? – Ты настоящий друг, – ответил Адмирал, натягивая плащ, – только мне ты ничем не сможешь помочь. Дверь захлопнулась, и на кухне повисла мертвая тишина. Создавалась атмосфера прямолинейного вытуривания. – Ты давно знаешь Адмирала? – спросил я Шахматную. – Уж поболее, чем тебя, – усмехнулась она. – Он родился где-то на Урале. Отец его то ли погиб на фронте, то ли пропал. Мать была актриса, подкинула его в шестилетнем возрасте своим родственникам, а сама исчезла. Вначале одиночество пугало, но когда он вошел в него, он понял, что действительно один на белом свете, и это стало для него источником невероятной энергетики. В одиннадцать лет он за полгода выучил греческий. Он рано осознал свою духовную родину, и это была Греция, хотя можно было бы скорее предположить, что это Скандинавия и кельтские мифы. Вспоминание духовной родины не является обычной памятью – это очень реальное глубокое переживание. — 328 —
|