Мистический Андеграунд. Герметическая Традиция

– Все мои симпатии на стороне Табакова. Такие люди, как он, являются положительной силой общества – а типы вроде Янковского несут с собой одно только разрушение. Как можно быть таким асоциальным, – кипятился Норман, – и так безответственно вести себя?! Куда смотрят власти, позволяя делать такие фильмы?!

– А ты как видишь этот фильм? – обратился Джи к Шеу.

– В Янковском я увидел копию себя, – сказал он, поглаживая пухлый животик. – Я давно уже живу так, как он, – чувствую себя везде чужим, хотя популярен еще больше, чем он. Всем говорю правду, и те же проблемы с женщинами, только еще боль-ше.

– Эх, – сказал Джи, – и ты упускаешь главное. Герой демонстрирует свою внутреннюю расплавленность, в которой находишься и ты, кстати. Но только ты все еще хочешь быть королем в колоде, а не вне ее.

Шеу не ответил, но я почувствовал, что внутри у него все вскипело гневом. По-видимому, слова Джи задели какую-то старую рану, нанесенную его самолюбию.

– Пойдемте в столовую перекусить, – предложил я, надеясь избегнуть вопроса о фильме, как вопроса на экзамене, ибо коньячок Шеу еще не выветрился из моей головы.

Но за едой Джи все-таки спросил:

– А ты, Петрович, что смог вынести из этого фильма?

– Это сложный и непонятный мне сюрреалистический фильм, – сказал я, скрывая свое настоящее мнение.

– А ты вообще знаешь, что такое сюрреализм? – спросил все еще раздосадованный Шеу.

– Знаю, – ответил я заносчиво. – И к тому же постоянно в нем живу!

– Нет, – наклонился ко мне Шеу, – о сюрреализме, о сверхреальности ты вообще не имеешь никакого представления.

Я готов был взорваться от негодования.

– Мне кажется, что вы оба правы, – вмешался Джи. – Шеу – в глобально-стратегическом смысле, а Петрович – в мелко-тактическом. Ты, Петрович, видишь кусок мира зеленого цвета и думаешь, что все остальное тоже зеленого цвета. А ты, Шеу, – птица крупного полета и видишь иные горизонты. Научись, Петрович, летать крупно – тогда поймешь, что Шеу имеет в виду.

– А как же мне научиться летать крупно, если я – мелкий воробей? – спросил я с кислой улыбкой.

– А только мелкий воробей и может летать крупно. Умались – и возвысишься.

Я стал молча доедать свой ужин. Ника сочувственно посмотрела на меня. От нее шла доброжелательная волна поддержки, и я пожалел, что так грубо и холодно относился к ней.

"Ника часто находится в тонком состоянии, – осенило меня, – и общается через атмосферу и взгляд".

Дав два концерта в Пятигорске, ансамбль переехал в Черкесск. В этом городе на всех навалилась странная подавленность и растерянность. Мы забыли кофр с оборудованием в автобусе, музыканты с трудом могли играть, а я прожег кипятильником стул в гостиничном номере. Пришлось заплатить горничной десятку, и кошелек опустел.