Matador

Рафи поднялся, стараясь ни о чем не думать, и занялся своими обычными делами. Мальчик чувствовал, что, начни он задумываться о том, что произошло вчера, и о том, что ему делать дальше, сил у него хватит только на то, чтобы лечь и медленно умереть от жалости к себе. Поэтому едва лишь на краешке сознания мелькала тень мысли о бывшем матадоре и так скоро закончившемся учении, он одергивал себя и старался полностью сосредоточиться на том, что делал в эту минуту. Если это не помогало, Рафи начинал напевать какую‑нибудь простую деревенскую песенку о бесстрашных матадорах, солнечном вине, жарких красавицах и прочих не сложных в общем‑то вещах. Пускай он не всегда улавливал смысл этих песен — они помогали ему избежать тяжелых мыслей. И за это мальчик любил их сейчас особенно сильно.

Он работал, не зная усталости, боясь хоть на минуту остаться без дела. Даже дядя не находил, к чему придраться. Когда пришло время сиесты, Рафи забрался в свой сарай, лег на неудобную постель и закинул руки за голову. Весь день он боялся этого момента, когда весь городок затихнет, погруженный в знойный послеполуденный сон. Работать будет невозможно, и ему придется остаться наедине с собой. Со своей горечью, сомнениями и сожалениями.

Он лежал и смотрел в потолок, на пробивающиеся сквозь щели лучики света, на пылинки, вьющиеся в них, на свисающие с балок вожжи, хомуты, уздечки и думал о том, что, скорее всего, этот маленький невзрачный мирок останется с ним навсегда.

Больше всего ему хотелось сейчас поделиться с кем‑нибудь своей печалью, сомнениями и мечтой. Такое было с ним впервые. Раньше ему казалась кощунственной сама мысль о том, что кто‑то узнает о его желании быть матадором. Эта цель была ведома только ему и принадлежала только ему. И не могло быть иначе. Он жил один в своем мире и не собирался никому открывать дверцу в него. Но теперь… Теперь он не задумываясь отдал бы десять лет жизни только за то, чтобы кто‑нибудь выслушал его. Просто выслушал. Не нужно никаких советов. Не нужно помощи. Лишь понимание.

Но кому рассказать о своем разочаровании? Кто будет слушать жалобы двенадцатилетнего мальчика? И уж тем более, кто воспримет их всерьез? Матадор был первым взрослым человеком, который говорил с Рафи на равных. Первым и единственным. Кому какое дело до бед сироты? Да никто даже не услышит его голос.

Рафи стиснул зубы, чтобы не заплакать. Одиночество особенно остро чувствуешь, когда кто‑то только что ушел из твоей жизни, захлопнув навсегда за собой дверь. До встречи с матадором ему было куда проще. Он сам выстроил толстую стену между собой и всем миром. Добровольно принял свое одиночество, которое ему предложил мир. Он радовался этому маленькому уютному оазису, в который мог сбежать в любой момент, в котором было хорошо и спокойно. Но он сделал ошибку. Впустил туда другого человека, И его цветущий мирок превратился в выжженную пустыню. А стена стала еще прочнее.