|
Инесса прикрыла глаза и отдалась любимому. Сейчас он принадлежал только ей! * * *Но так было не всегда, о нет! Нынче, в девятьсот одиннадцатом, девятьсот девятый казался ей невероятно далеким, наивным, милым. Должно быть, именно такой приехала она в Париж — приехала учиться революционному делу и повстречала его, невероятного, великолепного, горящего огнем революционных идей. Поначалу ей было даже страшно поднять на него глаза — казалось, что он видит ее насквозь. Далеко не сразу она поняла, что прищуривается он не для того, чтобы лучше разглядеть собеседников, а для того, чтобы отчетливее стали для него контуры грядущего — того самого, которое хотел он создать, ввергнув страну в горнило перерождения. Ей даже показалось, что сегодняшнее — быт, мир вокруг — для Владимира не существуют, вернее, существуют куда менее отчетливо, чем это самое счастливое будущее. Почти год понадобился, чтобы понять, что все обстоит иначе — он прекрасно видит людей вокруг себя, отлично разбирается в них и, увы, умело пользуется всеми окружающими во имя своей великой цели. Хотя цель, то самое прекрасное будущее, что греха таить, завораживала, заставляла на мир сегодняшний смотреть проще, спокойнее, дарила чудесную возможность плевать на установления и правила, принятые в «приличном обществе». Для тех, кто вместе с Владимиром разглядел контуры прекрасного «завтра», унылое «сегодня» было уже неинтересно. «И в этом, мой хороший, мы тоже с тобой сходны…» Инесса с полуулыбкой вспомнила, сколько сил приложила к тому, чтобы стать женой Александра Арманда, сколько души отдала этому, казалось бы, такому желанному браку. Однако стоило младшему брату мужа, тоже Владимиру, зажечься революционной идеей, как вся эта мещанская суета предстала перед ней в истинном облике — жалкое подобие жизни, ничтожные словечки, делишки, поступочки… Не жизнь, а лишь никчемная пустая пародия. Нынче тех лет, что провела она усердной женой и матерью, было безумно жаль. И лишь мысль о детях несколько успокаивала ее. Увы, забрать детей у мужа не представлялось возможным, хотя что бы она с ними делала в тюрьме или ссылке? (Иногда Инесса все же находила в себе силы признать, что благодарна Александру, который по сю пору опекал детей, содержал их и заботился о них, как в первый день их жизни. Но куда чаще вспоминала она сухое и немногословное существование рядом с мужем, вспоминала, как тяжко ей было жить бок о бок с ним. «Жалела себя, должно быть…») Однако все мужчины в ее глазах превращались в тени, стоило ей только вспомнить Владимира Ильича, «Старика»… Должно быть, ее чувство к нему вспыхнуло сразу, после первых же бесед. А вот когда он увлекся ею… Отчего-то она так и не решилась задать Владимиру этот вопрос. Да и вообще, о чувствах они почти не говорили — даже оставшись вдвоем, даже спрятавшись от всего мира в крошечной конспиративной квартирке напротив управления градостроительства. — 105 —
|