|
Я прошел на цыпочках в комнату Милли и проверил, спит ли она. Милли такая милая, доверчивая и безмятежная. Стараясь не наступать на скрипящие половицы, я подобрал с пола мягкие игрушки и бесшумно положил их рядом с ней в кроватку. Потом мягко и осторожно укрыл Милли одеялом. С тщательностью и точностью нейрохирурга я забрал у дочери пластиковую куклу, прижатую к самому лицу. Выпрямился и врезался головой в подвесную хреновину из цветного стекла, висевшую над кроватью. Хреновина забренчала, Милли открыла глаза и с недоумением уставилась на меня. - Почему ты здесь? - спросила она сонно. На этот вопрос нелегко ответить не только ребенку. Я велел ей спать - поразительно, но она послушалась. Альфи жил в коляске, которую по причинам, казавшимся некогда разумными, а ныне полностью забытыми, мы каждую ночь переносили к себе в спальню. Он крепко спал, набираясь сил перед долгой ночью. Бесшумно я начал готовиться ко сну, гадая, какими окажутся следующие несколько часов - точь-в-точь солдат накануне сражения. Я знал, что скоро меня потревожат, а потому хотел заснуть как можно быстрее. Лег и панически сосредоточился на мысли: "Надо заснуть". Это "надо заснуть" никак не позволяло мне заснуть. Но наконец я отключился. В первый час мой разум стремительно проваливался в глубочайший сон, но именно из этого сонного погружения меня, как всегда, вырвал раздраженный детский крик. Сегодня Альфи был точен. Я осознал, что уже не сплю, но продолжал неподвижно лежать, точно парализованный. Затем, словно недоделанный автомат, отбросил одеяло, встал, покачиваясь, подошел к коляске и сунул в рот Альфи мизинец. Крик прекратился, Альфи сосал и сосал, а я сидел на краешке кровати, так и не придя в себя. Потирая раскалывающуюся голову, я глянул в зеркало и увидел сгорбленную фигуру изможденного человека, сереющую в сумраке, - призрак моего прежнего "я". Редеющие волосы стояли торчком, лицо избороздили морщины. На одной из поздравительных открыток, присланных по случаю рождения Альфи, мускулистый супермен прижимал к бугристой груди голого младенца. Сейчас отцовство представлялось мне совсем иным. Часы показывали, что я проспал всего один час и сорок минут, и кормить Альфи еще рано. Через некоторое время сосательные движения стали менее энергичными, я легонько покачал коляску, и Альфи затих. Когда я ловко вытащил палец, он почти не отреагировал. Мой палец был любимой соской детей. Ничего удивительного в том, что длинные острые ногти Катерины младенцы находили менее приятными, и потому единственным успокаивающим средством, которое им дозволялось иметь во рту, служил мой мизинец. Вначале я осторожно предлагал купить им пластмассовую пустышку, но Катерина ответила, что пустышки негигиеничны, они отрицательно влияют на развитие речи, этим мы сами создадим себе трудности, поскольку потом их невозможно будет отучить, и привела еще несколько второстепенных возражений. Но подлинный причины Катерина не упомянула ни разу: она втайне считала, что у детей с пустышкой во рту слишком обыкновенный вид, а она не могла допустить, чтобы ее дети выглядели обыкновенно. Так что единственной соской, которую получали наши дети, был мой согнутый мизинец. Пустышкой был я. — 31 —
|