|
Железные опилки, приведенные в движение магнитом и увиденные мисс Райхель и Цинкель в более грубом одическом свете, вызвали у последних возгласы восхищения своей необычайной красотой. Мисс Цинкель «увидела на стеклянной пластине миллионы крошечных сверкающих звезд, расположенных вдоль изогнутых линий. Она приходила в восторг, когда я, слегка постучав по стеклу, заставлял звездочки двигаться и подпрыгивать. Во всей северной половине преобладал голубой цвет с красивыми вкраплениями всех прочих цветов; в южной половине с такими же вкраплениями разных оттенков преобладал красный цвет». Сейчас, когда я пишу эти строки, я не могу в точности припомнить направление этих линий, но полагаю, что они были либо перпендикулярны, либо под небольшим углом к земной поверхности. Они являлись взору обычно по вечерам между 9 и 11 часами, а их повышенное свечение было, вероятно, обусловлено земными излучениями. III. Высшее зрение расширяет сферу человеческих представлений 1. Все эти тончайшие сокровенные образы природы и ее энергий говорят не только о существовании в мирах все новых миров, но и о том, что та совокупность вещей и явлений, которую мы населяем, является не подлинной вселенной, но лишь призрачной внешней оболочкой бытия, тогда как истинный космос настолько насыщеннее, стремительнее и мощнее окружающей нас грубой материальности, что последняя в сравнении с первым подобна зыбкому туману в сравнении с твердым веществом. И все же есть люди, полагающие, что низшая вселенная — единственный удел человека, тогда как высшие сферы бытия следует сбросить со счетов как нечто совершенно бесполезное. Даже личинка на своем низком уровне бытия способна выбраться из заточения на яркий солнечный свет, но человек, стоящий на самой вершине природы, этот подлинный властелин всех ее царств, должен, если верить этим теоретикам, кануть в вечное забвение, не успев вникнуть в возможности всего, что его окружает. 2. После созерцания этих изумительно тонких оттенков огней, цветов и форм мои идеалы красоты и совершенства поднялись на значительную высоту, а представления о возможностях человека и природы существенно расширились. Гигантские трансформирующиеся сцены театров Нью-Йорка, Парижа и Лондона, повсюду в мире признанные великолепными, показались мне убогими и грубыми по сравнению с нежным и утонченным сиянием, не имеющим себе ничего равного ни в окружающем мире, ни в чувственных восприятиях, да и во многих произведениях искусства и архитектуры я замечал черты, которые могли быть доведены автором до большего совершенства, будь он знаком с этими высшими проявлениями природы. — 126 —
|