|
Там, куда ходить не хотелось, лишь изредка заглядывать с краю, старательно оставаясь на свету…может от этих случайных заглядываний… Он и пробудился от векового сна…А может долго зрел в болотной топкой жиже и созрел… Так или иначе – жизнь его началась. Родившись в темноте, гниении и полумраке, Он невзлюбил солнце, свет, ветер. Вечером, сразу после того, как тот бок земли, где был ручей и всё другое рядом, отворачивалось от солнца, Хартс приподнимался из своего дома в полосках тумана. Он собирал и взбивал вокруг себя эти полоски в не очень аккуратные, но густые лохмотья и полз в них по верхушкам осоки, кустов, травы, вверх по склону, огибая деревья. Он старался подобраться как можно выше и ближе к Дому, окнам и глазам Холэ, будь они закрыты или открыты. Он кормился дрожью. Его побуждали двигаться две вещи: голод и любопытство (хотя м.б. и ещё что-то). В этом он был не оригинален. Ведь почти всеми это и движет: птицами и зверями, может, даже растениями. Он хотел увидеть, узнать побольше и насытиться. А без тумана боялся фонарей, лунного света, шумов, отрывающих от него болезненные куски. И он хотел восстанавливать силы, расти и для этого есть. Кормился он от Холэ, её редких гостей, иногда не брезговал подобраться к спящей собаке или белке. Вот Холэ, обпившись чая со смородиновыми листьями, выскакивает на крыльцо. Она пышет весёлой жизнью, жаром, светом. В такой момент не подберёшься. Но вот Она остывает в ночном воздухе, сходит с крыльца, оставляя на нём свою весёлость. Нет, она, эта весёлость, зацепилась за ручку двери в виде ящерицы и разматывается с Холэ как вязанная шаль. И вот Холэ уже около кустов крыжовника и ёжится от прохладной сырости. Туман с крыльца казался мягким и интересным, хотелось в него занырнуть. А теперь Она вглядывается, пытаясь увидеть яблоню, скворечник, пригорок, но ничего не видит… Нет, Она видит Его, слышит, прислушиваясь, шёпот-шуршание. (Во! Прям скороговорка получилась!). Холэ чувствует Его, потому как хартс тянется к ней. И по всему телу от макушки до стоп пробегает рябь дрожи. Вот! Это его момент. Хартс должен заскочить ей за спину и слизнуть эту дрожь. М-м-м… Холэ торопливо оглядывается туда-сюда. И бежит к Дому, к теплой шали света и веселья. Но на спине и ногах остался холодный липкий и скользкий след языка. Ну как страшно? А ей каково? Как Вы думаете? Сытый Хартс ложился прямо тут у дома. И переваривал. Иногда заглядывал в нижние окна, надеясь на добавку. И рано утром, когда пригорок поворачивался к солнцу нехотя сползал с него в остатках тумана оседающего росой. Не пытаясь удержаться, уходил спать в болото. — 31 —
|