– Э-э, Адвокат! Ты не видел мои конфеты? – спросил Дормидон Исаакович. – Поищи у Экскаватора, – ехидно сказал провокатор Верт. Старого афериста не устраивало внезапное примирение профессора с жизнью в зоне. Для полного созревания потенциального напарника побега последний, по мнению психолога-Верта, должен был находиться в состоянии постоянного неудовлетворения. Верт с удовольствием наблюдал, как профессор направился к могучему хохлу по кличке Экскаватор и, старательно выговаривая, потребовал: – Ну-ка, засвети курок, э-э, падла. Хохол не первый день пребывал в лагере, а посему прекрасно понимал, чем грозит обвинение в краже у своих – крысятничестве. Не исключено также, что жадный обжора Экскаватор имел отношение к профессорским карамелькам. Поэтому потомок Киевского княжества завизжал, будто его режут, и влепил наивному профессору в рожу свой громадный кулак. Профессор еще пребывал в изумлении от этой наглой агрессии, но тело Бармалея, управляемое в экстремальных ситуациях шустрым спинным мозгом прежнего владельца, среагировало адекватно. Драка началась, протекая с переменным успехом. Полетели на пол тумбочки, загремели железные прутья кроватей, соприкасаясь с тугими черепами драчунов. Все кончилось прозаически: набежавшие солдаты внутренней охраны скрутили драчунов и переместили их из семейной благости барака в штрафной изолятор – ШИЗО. Верт, наблюдавший за сварой с непроницаемым лицом, был удовлетворен. Гоша в его планах о побеге должен был сыграть важную роль. ***Верт стоял на краю плаца, поглядывая то в сторону надзорки, то – штрафного изолятора. Сегодня выпускали дуролома Гошу, Верт намеревался встретить его с почетом, ибо по собственному опыту знал, как остро запоминается первая встреча с волей. А зона, по сравнению с бетонной камерой карцера, была почти волей, лишний раз подтверждая великий Закон относительности чудаковатого А. Энштейна. Верт закончил разработку плана. Как все гениальное, он был прост. В колонии выполняли спецзаказ для детского садика. В числе различных скамеечек, столиков и прочей муры собиралась небольшая песочница. Эта песочница исполнялась по проекту контуженного начальника столярного цеха – майора внутренних войск Иванова А. Б., и потому была несколько необычной. Во-первых, она была в форме больной полиомиелитом трапеции, во-вторых, – имела крепкое днище, будто ей предстояло стоять не во дворе, а в холле впавшего в детство миллиардера. Верт недавно внес смятение в сердца начальства тем, что вышел на работу и даже приколотил за смену одну досточку к детскому столику. (То, что досточку он приколотил не так и не туда, значения не имело – важен был сам факт участия в трудовом процессе главного представителя «отрицаловки» блатной группировки лагеря). Начальство приписало себе значительную победу в славном деле перевоспитания правонарушителей и ждало только того сладостного момента, когда все блатные, коим работать «за подло», бросятся к молоткам, пилам, гвоздодерам и прочим инструментам, дабы колотить, пилить, отрывать, приколачивать, созидать и исправляться. «Честный труд исправляет» было написано при входе в рабочую зону. Но, кроме Верта, никто не спешил следовать плакатному призыву. Отрицаловки выходили иногда в рабочку, чтобы развеяться, увязать какие-то маркетинговые делишки, позубоскалить над мужиками – работягами, а то и подстегнуть их в работе. В конечном итоге от заработка мужиков шла зарплата и блатягам, числящимся в бригадах рабочими высшей категории. А от зарплаты зависила отоварка. Известный закон Маркса «деньги-товар-деньги» осуществлялся в колонии практически. — 143 —
|