|
Елена Ароновна прополоскала рот чаем, шумно сглотнула и запела. Голос у нее оказался неожиданно красивым, чем-то напоминающем голос Пугачевой. Постой паровоз, не стучите колеса… – Знаю, знаю, – радостно сказал дымчатый. Это Анна Каренина. – Ишь ты, какой начитанный, – пробурчала ведьма, и спела очередную строчку: Ты жива еще моя старушка… Дымчатый замялся. – А я знаю, – запрыгал на одной ножке полосатый. – Это Родион Раскольников. – Молодец, – сказала ведьма, только не лезь вне очереди. – Зачем вы, девушки, красивых любите… – пропела она следующую строчку. – Это Квазимодо, – гордо сказал дымчатый. – Из романа «Парижская богоматерь». – Сам ты, богоматерь, твою мать, – сердито прокомментировала ведьма. И спела еще: – Парня молодого полюбила я… – Это Алла Пугачева, – опять влез полосатый. – Накажу, – сердито глянула Елена Ароновна. – В угол поставлю. Последняя загадка: – Как-то летом на рассвете заглянул в соседний сад… Вся троица замялась. Никто не знал героя. Я сказал: – Лопухи, это Мишка Квакин. – Молодчина, – обернулась ко мне ведьма. – Только тебя не спрашивают. Что за поспешники вы все тут?! Она грузно встала и неожиданно рявкнула, как старшина на плацу: – Ррра-а-а-зой-дись! Невзрачные вместо того, чтоб разойтись, построились в колонну и четким строевым шагом покинули мою квартиру. Рыжий и черный коты, наблюдавшие за самодеятельностью со шкафа, мягко спрыгнули на пол. Арбитр наклонился к Елене Ароновне и поцеловал ей пухлую ручку. 38. История господина Брикмана (Красноярский край, Решеты)Если сидишь – сиди. Если идешь – иди. Главное – не мельтешись попусту. Бодхидхарма, Патриарх Дзен … Один огромный лагерь общего режима в Нижнем Ингаше, десяток лагерей строго режима в Решетах. Весь этот лесной район Красноярского края окутан лагерями. И называть его нынче лесным не вполне корректно – большинство елей и сосен вырублено, места заболочены, зэки допиливают никому не нужную осину, шьют рабочие рукавицы, сколачивают из гнилой древесины ящики для бутылок, маются дурью и в зимнее время мрут от дурной пищи, помноженной на сырые бараки и антисанитарию, как мамонты в геологическую эпоху Великого Обледенения. Было бы очень заманчиво описать приезд профессора в самый хреновый лагерь в Решетах, его знакомство с зоной (колонией, лагерем), но противное и скучное это занятие. Ну заставим мы профессора раздеваться донага, наклоняться, раздвигать руками ягодицы, пока надзиратель, командующий обыском, заглядывает туда с видом ученого-микробиолога… Что хорошего во всех этих описаниях для эстетического развития нашего постсоветского, демократического и демократичного читателя? Уверяю вас, ничего в этом описании увлекательного нет. Ну, разве что, – наколка на ягодицах Гоши Бармалея. На левой ягодице у него изображен черт с лопатой, а на правой – топка с котлом. В котле корчится грешник с лицом, весьма напоминающим хозяина (начальника) исправительно-трудовой колонии № 9 полковника Васильева А. С[32]. И, когда Гоша (а теперь уже профессор), двигается, черт активно шевелится и кидает в топку лопатой уголек, а грешник, похожий на упомянутого полковника, корчится и страдает. — 141 —
|