|
Дина: Старшая повела себя нормально. Это младшая так среагировала. Было ощущение, что она могла убить за эту ткань. Саша: Возможно, она тоже была «крысой», но 1972 года. Мы, кстати, впервые так плотно столкнулись с женщиной поколения 70-х первой половины. Действительно у неё были глаза убийцы. Но Дина сделала это так ритуально, что все зудящие дыры на астрале сразу были закрыты. (Только на этом этапе, конечно.) Дина: Саша, ты забыл о других вещах, которые тоже пришлось «подарить»? Когда из Чехословакии приехал Теодор Вульфович, он привёз много тряпок и подарил мне очень красивый розовый жакет с плечиками и рисунком... К нему же он подарил туфли без каблука из розовой парчи с узором, сделанные на восточный манер. Саша: Они были невероятно красивы, можно сказать достойные жены шаха. Я видел, что когда ты дома их снимала, эта 70-ца проходила мимо и вся слюной истекала… Дина: И вот за день до нашего отъезда я жакет отдала Розе, а эти туфли — младшей, чтобы они обе были удовлетворены. Так всегда приходится делать, иначе всё может, мягко выражаясь, некрасиво кончиться. Надо всегда выравнивать магическую ситуацию, даже если это будет материально дорого стоить. Саша: С восточными людьми — несомненно, и ты всегда тонко чувствуешь, когда и что надо отдать, чтобы не было ущерба более ценным, тонкоматериальным телам. На самом деле, благодаря этому у нас не было там ни одного прокола. Дина: Эти ситуации нас напрягали, тем более стали сгущаться тучи после каждого нашего вечернего прохода к дому через этот страшный глинобитный лабиринт... Саша, ты забыл самое интересное. У нас уже стал назревать некоторый конфликт с хозяином дома. Я заметила, что даже он уже стал смотреть, что из нас можно «выжать». Саша: Поэтому, утром ты сказала: «Надо нарисовать Инвера!» Но нам нужно было бумагу купить. Я ведь ни карандашей, ни красок — ничего с собой не брал. И мы купили в универмаге картон, карандаш и этот отрез бархата. Это всё было чуть ли не в один день: бархат ты подарила, а я стал рисовать хозяина дома. Я помню, что очень старался, так как что-то (или, вернее, кто-то) ещё удерживал нас в этом доме непреложно. Два или три дня я очень тщательно, в натуральную величину делал его портрет. Во время рисования я просил Дину исполнять на фортепиано «Тбилисо» или что-то подобное, южное. (Она была в другой комнате, отделённой окном, которое открывалось.) Я говорил: «Дина, сыграй мою любимую». Она знала, что это «Тбилисо». Наши хозяева были поражены, что их гости из Москвы и рисуют, и играют. Как сейчас помню глаза сына Инвера. Он так смотрел на меня, что я надолго запомнил этот взгляд! Он был потрясён, что у нас любимая песня, пусть не их, но всё равно с Кавказа. Дина пела её, повторяя по несколько раз… — 201 —
|