|
Я никого не видел, но понимал, что тот, к кому обращались, не мог быть из числа присутствующих в Сэче. Мендокус слегка коснулся треножника пальцами, после чего тот раскалился докрасна, затем сунул руку в суму, висевшую у него на поясе, вынул оттуда полную горсть белого порошка и бросил на курильницу, вызвав плотный белый дым. Я счел это просто церемониальным воскурением благовоний и предрассудком, ибо в тот миг утратил способность интуитивного восприятия и мог лишь строить предположения. Но не успела эта мысль возникнуть, как тотчас же оставила меня, ибо облако дыма приняло человеческую форму, которая, по мере того, как сгорали благовония, постепенно уплотнялась, и, наконец, на сияющем постаменте предстал человек властной наружности. Некоторые люди не имеют никаких отличительных национальных признаков, они кажутся гражданами мира, представителями расы в целом. Создается впечатление, что они могли бы принадлежать как к нашему, так и к любому другому миру, способному поддерживать человеческую жизнь. Таким был и тот, кто стоял перед нами. Мендокус называл его Мол-Лангом из Пертоца, и хотя я не знал такой страны, но принял это название без сомнения. Глубокие глаза под массивными бровями и голова, похожая очертаниями на голову философа Сократа, белоснежные волосы и длинная белая борода вместе с солдатской выправкой делали Мол-Ланга, с моей точки зрения, самим воплощением оккультной мудрости. И я не ошибся. Его голубой с коричневым мелким рисунком тюрбан, подобно хамелеону, принимал различные оттенки в разноцветных лучах светящегося колеса. Гость был облачен в длинное серое платье, ниспадающее складками с плеч и схваченное поясом на талии. Ноги его, красивой, точеной формы, были обуты в сандалии. Мол-Ланг наклонился и положил свою руку на плечо Магистра, сделав какое-то замечание, смысл которого я не уловил, затем легко спрыгнул на пол и направился вместе Мендокусом к дивану, на который они и сели. Свой серьезный разговор оба явно желали сохранить втайне от окружающих. Ты спросишь, куда же у братьев девались способности ясновидения и чтения мыслей, если содержание разговора осталось им всем неведомо? Если тот, кто знает, что присутствующие могут читать мысли, не хочет, чтобы такое случилось, они не сумеют сделать этого. Он привычно, почти бессознательно защищается ментальным желанием оставить свои мысли непроницаемыми, и никакая человеческая воля не способна преодолеть установленный им барьер. Наконец, они вернулись к нашему кругу, и гость сказал: «Хотя люди Лотуса видели других пертоцианцев - моих друзей, немногие до сего времени знали меня, пожалуй, даже никто, кроме вашего Магистра. Я пришел, чтобы призвать одного из вас в страну умерших, а другого забрать с собой домой. Вам, лотины, нет необходимости говорить, что тело подобно одежде, которую снимают или надевают по желанию те, кто знает - как. Я говорю это лишь для человека, известного миру под именем Уолтер Пирсон, а мне - под именем Филос. Однажды и мир узнает о нем, как о Филосе Тибетце, хотя он не будет жить в Тибете, в Азии. Его назовут так, потому что какое-то время он проведет на душевном плане оккультных адептов Тибета. Тебе же, Филос, я говорю: когда ты освободишься от своего земного тела и захочешь отправиться в любую небесную сферу, скажем, на Нептун, на любую другую планету или звезду, тебе стоит лишь пожелать такого перемещения, и оно будет выполнено. Пойдешь ли ты со мной этой ночью, которая уже почти перешла в утро?» — 180 —
|