Европа в пляске смерти

Второй силой является сознание собственной пользы огромных масс».

«День», 13 июня 1916 г.

Наши в плену

В Швейцарию хлынули теперь со всех сторон больные пленные. Французы и бельгийцы встречаются теперь во всех уголках романской Швейцарии. Очень скоро ждут англичан, и для них уже сняты чуть не все отели в отведенном для их жительства «Шато д'Э».

Французские и бельгийские пленные, которых мне приходится видеть много и с которыми я живу в близком соседстве, в общем не производят тяжелого впечатления. Конечно, среди них есть больные, есть калеки. Конечно, нельзя без грусти смотреть на молодого, красивого офицера с парализованными ногами, жалко передвигающего свое бедное тело на двух костылях. Но в общем и целом пленные выглядят довольно хорошо. Конечно, этому много способствует радость нежданного полуосвобождения. Швейцарцы относятся к своим гостям с величайшим гостеприимством, что понятно не только из гуманных соображений, отнюдь не стоящих у швейцарцев на заднем плане, но и по причинам материального характера: правительства уплачивают, каждое за своих пленных, по четыре франка за человека. Как раз отели и пансионы среднего и третьего сорта пустуют сейчас, чего отнюдь нельзя сказать о первоклассных отелях, битком набитых какими-то богатыми, развратными, бесшабашными бандами интернациональных паразитов, устраивающих в Монтре, Лозанне и тому подобных местах «пир во время войны». Для маленьких же пансионов и скромных отелей по нынешним временам десяток гостей за 4 франка — настоящая находка, ибо здесь очень нередко случается теперь и плата три — три с половиной франка за комнату с полным пансионом.

Таким образом, пленные из обстановки, удручающей своей дисциплиной, попали в ласковую среду, окружающую их даже некоторым поклонением, и от лишений в обрез живущей Германии, которая и не может, и не хочет быть щедрой на пищу для пленных, — к изобилию швейцарского буржуазного пансионного стола, какого и на свободе никогда не имели эти французские крестьяне и бельгийские пролетарии.

Когда расспрашиваешь их об их недавнем прошлом, то с удовольствием констатируешь, что ни озлобления, ни удручающего душу гнетущего, кошмарного воспоминания они из своего, часто девятнадцатимесячного пленения, не вынесли, хотя, заметьте, отпущены были больные, наиболее слабые лица и среди них те, которых плен наиболее удручал. Молоденький бельгиец рассказывает мне: «Если кто-нибудь. сильно задумывался, звали к врачу. Врач говорил: меланхолик. И вот его отправляли в Швейцарию. Я тоже попал сюда из-за моей меланхолии и сейчас так рад, так рад, что все время пою».